Признаюсь, нюансы анемологии обычно от меня ускользают. Я не представляю, как работает ветер. Но в тот день я усвоила, что если противопоставить два ураганных вихря друг другу и целой куче металлического хлама…
– Нет-нет-нет-нет-НЕТ!
В общем, выяснилось, что это плохая идея.
Тенка завопил, стремительно рухнув по шкале успеха от верной победы до верной смерти. В тщетной попытке отбиться от обломков он бешено замахал копьем, за которым вслед заметались и ветра. С каждым его движением круговерть становилась все хаотичней, помещение содрогалось от ударов труб и плит о стены, пол и друг о друга.
Едва увернувшись от железного зубца размером с мое предплечье, который чуть не воткнулся мне в глазницу, я наконец заподозрила, что стоило придумать ход получше.
Однако из моего плана еще можно было кое-что выжать. Агне, несмотря на то, как ее одежда методично превращалась в рвань, оставалась невредима. Тенка же утратил сосредоточенность, впал в панику, использовал слишком много силы. Чтобы поддерживать магию, небесники отдают Госпоже Негоциант дыхание, и Тенка тратил свое, словно винный мех с дырой.
Либо у него кончатся силы, либо в нем пробьет дыру шальной обломок. Так или иначе Тенке придется остановить вихрь, и тогда мы с ним разберемся.
Раздался зловещий низкий скрип.
Корпус корабля содрогнулся.
Резко заскрежетал металл.
«Или все расхерачится, – подумала я. – Что тоже ничего так».
Взрыв искр и винтов. Из корпуса вырвался пласт металла размером с человека. Взметнув щепки, он пробил внушительную дыру в палубе, снова попал в поток и ринулся…
Прямиком на нас.
– АГНЕ! – заорала я ветру.
Песнь Госпожи в ушах зазвучала громче. Агне низко зарычала, расставляя ноги шире, стискивая кулак…
И замахиваясь.
Удар Агне расколол пласт надвое, превращая один блядски огромный кусок металл в два блядски огромных лезвия. Один ударил в пол, отскочил и вспорол мне руку. Я вскрикнула, но и звук, и хлынувшую кровь унес ветер. Руку прошило болью, хватка разжалась.
И я взлетела.
Меня, словно очередной обломок, закрутил ветер, кровь взметнулась следом. Я заорала, размахивая конечностями, силясь найти опору, содрогаясь до костей от каждого удара о стены и пол.
Уносясь в сторону потолка, я мельком уловила внизу движение. Пол содрогнулся – Агне бросилась на врага, несмотря ни на ветер, ни на кружащие преграды. Я дотянулась, поймала ее плечо и затрепыхалась, словно воздушный змей из мяса.
Но я потеряла слишком много крови, мое тело слишком болело. Даже цепляться за одежду стало слишком тяжело. Я разжала пальцы. Ударилась о пол. Покатилась.
И рухнула вниз.
Меня царапнули неровные края дыры, и я во что-то врезалась. Брызнуло стекло. Треснуло дерево. На меня хлынуло что-то влажное, вонючее.
Я приказала своему телу подняться. Тело заорало в ответ, что не может. Я попыталась поспорить, но даже мыслей своих не слышала. В ушах стояли вой ветра и песнь Госпожи, постепенно затихающие. Перед глазами все кружилось, по краям подступала темнота. Единственным из чувств, не охваченным агонией, было обоняние.
Которое безжалостно подсказало, во что такое влажное я вляпалась.
И это почему-то казалось странно уместным.
Сэл Какофония, которая поставила перед собой цель положить конец величайшей из войн, умудрилась сдохнуть из-за собственной бездарности.
По уши в говне.
* * *
– Ты здесь?
Голос. Или сон. Или тот, кто там ждет меня у черного стола.
– Я тебя чую.
Эхо в темноте. Не звук. Ощущение.
– Такая хрупкая. Так легко сломать.
Нутром. Кровью. Кожей.
– Отчего же так желаешь подняться? Зачем себя утруждать?
Тянется. Скребет. Ощупывает.
– Скажи мне.
Заражает.
– Скажи.
Кричит.
– СКАЖИ.
Все вернулось жестокой вспышкой света, звука, красок. Я подорвалась с рваным хрипом, втягивая в легкие холодный воздух. Резко вернулось зрение, рассеивая темноту, и на меня хлынула тошнотворная волна цвета. Сердце снова начало биться, загоняя кровь обратно в вены, и с ней возвратилась боль – тупая, пульсирующая, напоминающая, что я ранена.
Но до сих пор жива.
И все же, сидя там, я его чувствовала. Тот голос. То ощущение. Кричащее, подергивающееся, оно заползало в каждый уголок меня. Его скользкие, быстрые лапки, скребущие когти, жесткая, отчаянная нужда… я чувствовала все это так же явно, как собственную кровь.
Сколько оно пробыло во мне? Сколько я пробыла без сознания?!
Я глянула вверх. Зазубренная дыра в потолке зияла безмолвной раной. Ветер стих, песнь Госпожи сошла на нет, не осталось ни единого звука, кроме далекого гула двигателей аэробля. И Агне…
– Агне, – прошептала я и заорала в потолок: – АГНЕ!
Она победила? Или Тенка? Выжил ли вообще кто? Я не знала, ни что случилось, ни что влезло мне в нутро, ни как я тут очутилась. Я должна была найти Агне, если она жива, но я не представляла как. Происходящее казалось долгим, жутким кошмарным сном.
Ну, кроме того, что я была по уши в дерьме.
Эта деталь на проверку – и на запах – казалась вполне реальной.
Я поморщилась, поднимаясь на ноги и осознавая уже не в первый раз, что я покрыта куда большим разнообразием жидкостей, чем по идее следует женщине даже с натягом. На полу красовались мерцающие цветные лужи и озерца, разбитые склянки, мерные стаканы и прочее научное дерьмо из-под птицы, а еще обломки стола, который я разломала.
И книги. Повсюду еще больше сраных книг.
Я как будто вломилась на оргию алхимиков.
Или в лабораторию.
Что мне совсем не нравилось.
Ну, то есть, разумеется, мне это, блядь, не нравилось. Агне нет, остальных нет, я истекаю кровью, раненая, избитая – вдали от рубки и похищения корабля, которым должна заниматься.
Более того, мне не нравилось увиденное здесь. Революция была хотя бы надежна. Обычно можно рассчитывать, что их воспаленные от пропаганды мозги действуют достаточно предсказуемо: революционеры любят огнестрельное оружие, ненавидят инакомыслящих и обожают использовать упомянутое оружие против инакомыслящих. И на моей долгой памяти они никогда не любили поглощать знания.
И вот я тут. На аэробле, полном вольнотворческих инструментов, алхимических лабораторий и книг.
Мне это не нравилось. Хуже, я не понимала, что происходит. И, как большинство людей, остро ощущающих злость и собственную глупость, я решила, что лучший план действий – найти кого-то и сделать этому кому-то больно.
