Она ничего не сказала про Джеро и остальных.
Она ничего не сказала про Лиетт.
И, что самое главное, она ничего не сказала про неземной ужас в банке.
«Она не знает, – задумалась я. – Ничего не знает или продолжала бы трепаться».
То есть и я не собиралась ей ничего выдавать. Неважно, говорил ли Старейший правду, или он и в самом деле просто очередной Скрат, он все равно обладал невиданной доселе силой. А такая сила не должна находиться в руках армии фанатиков с кучей оружия.
Если о Старейшем пока знала только Лиетт…
Ну, лучше уж я, чем она.
– Сержант!
По коридору затопал маленький отряд со штык-ружьями в руках. Солдаты резко остановились и сбивчиво, тяжело дыша от спешки, отсалютовали Третте.
– Мы обыскали корабль, как приказано, – выпалил молодой человек с рожей, которую явно отлюбили не одним кулаком. – Обнаружили следы стычки, но больше никаких посторонних.
Никаких посторонних? Как так? Джеро, может, и способен так ловко скрыться, а вот Агне и близнецы, ясен хер, нет.
– Никаких посторонних? – переспросила Третта. – Или следов посторонних?
Солдаты нервно переглянулись, но затем вперед шагнула женщина средних лет.
– Сержант, мы обнаружили нарисованный мелом пустой квадрат в трюме. Не назвала бы это необычным, но…
– Но была бы умнее, знала бы, как пользуются магией дверники, – пробормотала Третта. – Здесь были посторонние. И даже если сейчас их нет, они могут скоро вернуться. – Она глянула на парня. – Связаться с остальными аэроблями. Сообщить, что у нас прорыв, и необходимо подкрепление. – Затем перевела взгляд, вновь закипающий презрением, на меня. – И пошлите за допросчиком. Моя пленница что-то знает.
Молодой человек резво отдал честь и бросился выполнять приказ. Остальные остались стоять, вытянувшись по струнке под взглядом Третты.
– Возвращайтесь в трюм, – произнесла она. – Не сводить глаз с квадрата. Как только сквозь портал что-то шагнет – застрелить.
– Убить, сержант? – уточнила женщина.
– Убить, схватить, обезглавить и выбросить за борт, если придется, – жестким как сталь голосом проговорила Третта. – Эта дрянь не отнимет у нас больше ни одного солдата. – Она отдала честь. – Десять тысяч лет.
– Десять тысяч лет! – гаркнули солдаты в ответ и тоже шустро скрылись из виду.
Дело плохо.
Знаю, из уст той, кто истекает столькими жизненно важными жидкостями, это не то чтобы новость, но я не думала, что кто-то будет в претензии по этому поводу. Учитывая в целом, знаешь ли, направление, в котором катилось наше дело, а именно – к чертовой матери.
Я столь же высокого мнения о догадливости революционеров, как фанатиков с промытыми мозгами, однако даже они могли бы обнаружить Джеро, или близнецов, или хотя бы Агне. На корабле не так уж много пространства для маневра. Если нет ни следа, значит они ушли.
А это в свою очередь значило, что я осталась на корабле, кишащем людьми, которые от души желали меня убить, в руках упомянутых жаждущих моей погибели людей, и со Скратом, способным менять действительность и жаждущем оказаться на свободе посреди всего этого. Одна.
Сердце тяжело заколотилось о ребра. Воздуха перестало хватать. Паника сдавила горло похлеще любой веревки. Мне нужно было соображать, найти способ удрать, убраться с этого корабля, вытащить отсюда Лиетт, прежде чем поднимется занавес этой пылающей, полной криков говно-оперы, к которой стремительно катилась вся ситуация.
Но я не могла думать. Все это было… слишком. Утекло слишком много крови, слишком много врагов против меня, слишком много друзей меня оставили. Я не видела выхода, не могла выродить план, не могла даже выдать остроумную, мать ее, фразочку.
И, когда Третта впилась пальцами мне в руку и волоком потащила меня по коридору, я пришла к выводу, что все это не имеет значения.
Раз уж меня все равно запытают и убьют.
* * *
«Плен – это еще не так плохо, – однажды сказал мне старый скиталец, Веррим Кинжал, вроде бы его звали? Или Кин Вигилия? В общем, как-то глупо. – Тебе могут сковать руки, заткнуть рот, выколоть глаза. Но никогда не посадят под замок твой разум, не свяжут инстинкты. А пока они при тебе, ни одна тюрьма не стоит того металла, из которого ее возвели».
Хорошие, крепкие слова. На такие можно опереться в тяжелые времена, такие станут лопатой, которой можно откопаться из любой ямы. Я их вспоминала всякий раз, как оказывалась настолько глупа, пьяна или невезуча, чтобы угодить кому-то в лапы.
Кроме этого.
На этот раз я могла только вспомнить, что спустя, ну, дня два после того, как он сказал мне эти слова, его казнили. Обезглавили. Грязная, мать ее, смерть. Башкой потом из пушки выстрелили.
Когда захлопнулась дверь камеры, когда узкое, давящее пространство карцера проглотило ее эхо, я начала думать, что, может, иногда неважно, какие у тебя там в загашнике мудрые изречения, потому как сейчас ты просто-напросто в жопе.
Ну, по крайней мере, я была именно в ней.
Третта молча закрыла камеру на замок, и только потом отобрала у меня оружие, нарочито брезгливо держа Какофонию двумя пальцами. Прежде чем он вместе с клинком скрылся в мешке, я успела уловить злобный взгляд латунных глаз.
Без оружия. Без ничего. Никак не отвертеться от казни, никак не спасти Лиетт.
«Успокойся, – приказала я себе. – Ты выпутывалась из переделок похуже… погоди, да?.. Неважно. Думай. – Я с прищуром глянула на Третту, вздернувшую мешок. – Она вспыльчивая. Разговори ее. Привлеки внимание».
– Эй, – подала я голос, – красотка?
«Да еб ж твою…»
– Нет! – рявкнула Третта, не глядя на меня. – Никакой лжи, оскорблений, скользкой игры словами. Встречай смерть с хотя бы подобием достоинства. – Она все-таки бросила беглый взгляд. – Или Сэл Какофония не знает как это?
– Сэл Какофония, – отозвалась я скупо, – не встречает смерть. Смерть боится заглянуть к ней на огонек.
«Етить меня через колено, как звучит-то. Ну и почему ты вечно выдашь такие фразочки, когда вот-вот сдохнешь?»
– Бессмысленная риторика, что и требовалось доказать, – заключила Третта. – Не стоило надеяться, что ты не осквернишь память своих жертв столь бесполезной позой. Лишь ради них я держу революционную ярость в узде, иначе ты присоединилась бы к ним в…
– Ой, да кому ты чешешь.
Никто не может полностью собой владеть, что бы ни любил рассказывать. А у тех, кто на вид крепче всех, самые большие слабости. Все, что нужно – найти их и хорошенько, прицельно ткнуть.
Как только Третта проявила ко мне интерес, ее холодная, профессиональная уравновешенность посыпалась, как пепел и сухая грязь.
