Я вдруг поняла, что мы летим низко. Слишком низко. Вершины гор вздымались, словно жадные пальцы, готовые разорвать аэробли на части. Должно быть, Флот пытался стряхнуть птиц, заставить приблизиться так, чтобы их могли достать пушки.
Еще один способ разбиться.
Еще один голос в моей голове, кричащий, чтобы я ее нашла.
Я обыскивала палубу, разглядывая обугленные тела, горящие под ударами магии мастеров жара, боевых птиц, корчащихся на досках с гарпунами, засевшими в их туловищах, продиралась сквозь сталь, искры и удушливые клубы севериумного дыма. Я искала ее, маленького нежного человечка, которому не следовало находиться в месте, где так много крови.
И я нашла.
Но не Лиетт.
Сухой старик в шинели стоял прямо посреди кровавой бойни. Не обращая внимания на алые брызги, покрывавшие его сапоги, на горы трупов вокруг, едва замечая адское пламя, окрасившее небо алым, старик, согнувшийся под тяжестью своих медалей, наблюдал за боем.
Приверженный.
Калвен Приверженный.
Он не утруждал себя выкрикиванием приказов. Его руки оставались сложены за спиной, далеко от меча на бедре. Калвен ни капли не походил на офицера Революции, и уж тем более на одного из приближенных Великого Генерала. И все же…
Куда бы он ни посмотрел, там мгновением спустя появлялся враг. Стоило Калвену моргнуть, как следовал пушечный залп. Лишь взглядом он посылал отряды солдат пополнить запас боеприпасов, заменить павшие огневые расчеты, перехватить нового врага. И каждый раз они оказывались там, где должны быть.
Как будто он руководил битвой без единого слова. Как будто одни его мысли были приказами, на которые тут же отвечали солдаты.
Убить его.
Мысль пришла сама собой, что типично для всех хреновых мыслей. Убийство единственного, кто держит под контролем этот хаос, закончится тем, что весь корабль рухнет вниз… но не раньше, чем каждый солдат бросится ему на помощь, расчистив мне пространство для поиска.
Плохая идея. Отвратительная, блядь, идея.
У меня ничего не осталось, кроме плохих идей.
И латуни на бедре.
Я одной рукой выудила из сумки патрон, другой потянулась к Какофонии. Пальцы обхватили рукоять, чувствуя, как сквозь перчатку просачивается жар. Мой взгляд был прикован к спине Приверженного – такому старику один выстрел сломает позвоночник. Я холодно выдохнула, стиснула рукоять Какофонии, потянула и…
Ничего.
Я зарычала, осыпая его руганью и злобно дергая. Но револьвер не поддавался, отказываясь покидать кобуру. Точно так же, как когда мы с ним видели…
– Нет, – зашипел Какофония. – Не сейчас.
– Что значит «не сейчас»? – выплюнула я в ответ. – Недостаточно шикарно для тебя?
– Он меня увидит, – прошелестел револьвер. – А если увидит он, то увидят и все.
Обычно я не возмущаюсь на эти его загадочные шепотки – в конце концов, много ли развлечений у револьвера? Но сейчас было чертовски не вовремя.
– О чем ты, мать твою, говоришь? – зарычала я. – Как ты…
– Ты.
Голос. Ощущение. Мысль. Я не знала, как описать. Слово эхом отдалось в моей голове, но это был не мой голос. Чем дольше билось эхо, тем больше оно ощущалось… живым. Оно стало холодным противным ядом, мощным убийцей, который пробежал по венам, заморозил кровь так быстро и крепко, что пришлось бороться, чтоб устоять на ногах.
– Я знал, что ты придешь.
Я искала источник голоса. Но пока оглядывалась, звуки резни стихали, становясь мягкими и далекими, даже когда пошел дождь из огня и тел. В моей голове больше не хватало места ни для них, ни для ужаса, ни для выживания, ни для чего, кроме этого голоса.
– Ради чего? Чего ты жаждешь?
Мечущийся взгляд остановился, неумолимо притянутый к середине палубы. К одинокой, согнутой фигуре Калвена Приверженного. Стоящего там. Глядящего прямо на меня.
– Что ты ищешь?
Черными, как смоль, глазами.
– А! Вот оно.
Его голос, хриплый и сухой, проникал все глубже мне в голову. Слова походили на заостренные когти – я ощущала, как они раздвигают складки моего сознания. Крик вырвался из горла, я почувствовала, как он ощупывает, царапает, рыщет, обнажая мои мысли, съеживавшиеся под сочащемся ненавистью взглядом.
– Человек? Нет, женщина, – продолжал он бормотать у меня в голове, вышелушивая, любопытствуя. – Что она для тебя значит? Что она тебе дает? Скажи мне. Скажи, кто она? Скажи, что она дает тебе. Покажи мне. Отдай мне.
Они пришли. Я не хотела, но они пришли.
– Отдай мне все.
Образы. Запахи. Воспоминания. Сны. Его голос вскрыл в моей голове рану, и они хлынули, словно кровь. Я не могла отличить одно от другого, какие события я прожила, на какие надеялась, а где я просто жалела, что так не случилось.
Но они были о ней.
Улыбка, которую она впервые мне показала. Смех, хрипловатый и фыркающий, когда я рассказала ей грубую шутку, думая, что она ее возненавидит. Запах масла, машин и алхимии, которые я вдыхала каждую ночь, прежде, чем она засыпала. Глаза, большие и ясные, говорящие много больше, чем голос.
Волосы. Прикосновения. Идеи. Каждая ее частичка. Засевшие так же глубоко, как мои шрамы.
– Лиетт.
Ее имя. Такое тяжелое на языке, что повергло меня на колени. Я рухнула. И не услышала звука, с каким тело ударилось о доски. Не увидела шлейфов огня из пушек. Зрение заволокло темнотой. Холод гуще, чем мог принести ветер, вполз в мое тело, выпил из меня свет, пока не осталась лишь пустая оболочка.
– Прости, – охнула я, и, казалось, из меня вытек даже голос. – Прости… я так сильно хотела… ради нас…
– А, сожаление, – снова его голос, резкий и кровавый. – Какая ужасающая посредственность. Я разочарован. Это все, чему ты научился за все это время, родич?
Лицо Приверженного вдали расплылось в жесткой улыбке.
– Ты всегда был самым честолюбивым. Я думал о гораздо большем.
Медленно он начал вытягивать шею все дальше и дальше.
– Но скажи мне…
Медленно его голова подплыла к куче обломков.
– Женщина, о которой ты мечтаешь…
Медленно остановилась.
– Как думаешь, что она мне предложит?
Я проследила взглядом. И мы оба увидели одно и то же.
Там, между разорванной пушкой и тлеющим телом осадника, съежилась Лиетт. Ее взгляд метался по хаосу, возвращаясь к рубке корабля на другой стороне палубы, в поисках выхода.
