Колени подломились. Или я потеряла слишком много крови. Или Приверженный что-то со мной сделал. Или просто у меня не осталось причины стоять на ногах. Я слишком устала, слишком изранена, чтобы беспокоиться. Пока Лиетт в порядке… то и ладно.
Палуба поднялась мне навстречу.
А потом остановилась.
Объятия. Ладони на моем теле. В нос ударил запах масла и цветов. Кто-то помог мне опуститься на палубу. Отдаленные ощущения, как сквозь простыню, но они были реальны. Ее прикосновения. Ее запах. Ее широко раскрытые глаза напротив моих, когда она подняла мое лицо. И улыбнулась.
– Умрешь здесь на моих руках, – прошептала Лиетт, – и я никогда тебя не прощу.
Так что… сдохнуть не удалось.
– Идем со мной, – сказала я, прерывисто дыша. – Нам не нужно тут быть, Лиетт. Никому из нас.
Ее улыбка померкла. Было больно на это смотреть.
– Не могу, – тихо сказала она. – Мои исследования…
– Не надо. – Я слабо покачала головой. – Не умирай за них. Оно того не стоит. Какую бы клятву ты ни дала.
– Да блядь, Сэл, дело не в клятвах. А в тебе. – Она вцепилась в меня обеими руками. – Эта дрянь в Реликвии способна менять реальность. С нею я могу сотворить новый мир.
– Новый мир того не стоит.
– Стоит, Сэл. Сто миров того стоят, – в ее глазах блеснули слезы, слишком чистые для грязи вокруг, слишком нежные для этого места. – Я бы сжигала их дотла и строила заново каждый раз.
Она притянула меня к себе. Прижалась лбом к моему. Такая теплая. Как и ее голос.
– Пока не найду тот, где тебе не будут причинять боль.
Жизнь – это не опера.
Люди умирают, обсираясь вместо последних пронзительных слов. Любовь не длится вечно, а за деньги борются гораздо охотнее, чем за романтику.
Но бывают мгновения.
Когда вся борьба кажется стоящей. Когда не думаешь дважды перед тем, как пролить за кого-то кровь. Когда слез одного человека, одной улыбки достаточно, чтобы убедить тебя встать на ноги и продолжать дышать, жить.
Мгновения, подобные этому.
Когда я упала на нее. А она меня поймала. Мои губы нашли ее, пальцы вплелись в ее волосы, а ее руки обвили мою талию. И мы растворились друг в друге на один долгий задержанный вздох среди этого огненного неба.
Одно долгое мгновение, когда не было так больно.
Палуба под нами содрогнулась. Вой скрежещущего металла наполнил воздух. Мы подняли глаза и увидели маячащий неподалеку доспех. Паладин обхватил огромными металлическими пальцами алебарду с вращающимся наконечником, глубоко вонзившуюся во врага, и рывком вытащил. Его забрало, пустое и черное, обратилось на нас.
Двигатели взревели. Из брони повалил дым. И Паладин помчался к нам.
Я неуверенно поднялась на ноги, заслонила собой Лиетт, подняла клинок. Но видела, как дрожит металл в моей руке, чувствовала, как слабеет хватка. Увидела это и Лиетт, когда подошла, обняла и уткнулась лицом мне в шею. За наш общий вдох мы обе поняли, что эту херню мне не остановить.
Не говоря ни слова, мы согласились…
Если никому из нас не покинуть это место, мы уйдем вместе.
Ее пальцы глубоко впились в мою кожу. Паладин поднял свое громадное оружие, рассыпая искры, когда движущиеся клинки заскрежетали друг о друга. Я закрыла глаза. Я смирилась.
Прошептала ее имя и стала ждать конца.
Палуба ходила ходуном, сотрясая меня до костей, доспех приближался. Я слышала вой движка. Чувствовала поцелуи искр, когда его алебарда устремилась вниз.
И больше ничего.
49. Флагман
Прости, я в том смысле, что не почувствовала, как он меня располовинил.
Наверное, не стоило останавливать рассказ в таком месте. Пардон.
Я слышала скрежет стали, рев мотора. Чувствовала, как на меня посыпались искры. Слышала дребезжащий голос пилота, ощерившегося внутри брони. Но ни боли, ни крови, ни…
– Мадам.
При звуке знакомого голоса я открыла глаза. Задрала голову и увидела пару идеально ухоженных, несмотря на несколько сорванных ногтей, рук, обхвативших древко алебарды и дрожащих от напряжения в попытке сдержать два двигателя и три тонны металла.
Стиснув зубы, содрогаясь всем телом, на меня умоляюще уставилась Агне Молот.
– Не соблаговолишь ли, пожалуйста, что-нибудь с этим сделать?
Она была жива. Мы были живы.
Агне вздрогнула, Паладин сдвинул ее на шаг.
– И, если можно, блядь, поскорее?
Ах, точно.
Я сунула руку в сумку, выудила пару патронов. Открыла Какофонию, сунула их в гнезда, взвела курок, прицелилась и…
Руина вылетела из дула, Какофония распалился, придавая магии форму. Стена звука отбросила нас от Паладина, но металлическую тварину сдвинула всего на пару шагов. Броня застонала, он опустил алебарду, готовясь к новой атаке.
Я снова выстрелила. На этот раз удачнее. По крайней мере, для меня.
Руина вонзилась под металлическую шкуру, и визжащая звуковая волна снесла Паладина назад. С металлическим воплем он рухнул навзничь, шлем распахнулся, и наружу выкатился бездыханный пилот.
– Право слово, не вижу смысла в таких металлических мерзостях. Они такие безликие. – Агне поднялась на ноги и отряхнула одежду, пусть уже безнадежно изуродованную. – Почему нельзя больше делать таких устройств, как вокафон, например? Вот они прелестны. – Она усмехнулась. – В любом случае, полагаю, что ты была…
Я бросилась к ней на шею. Стиснула так крепко, как только можно стиснуть женщину, вдвое крупнее меня. Агне хмыкнула, положила руку мне на голову и погладила по волосам.
– Скажи мне, Сэл, – произнесла она, – неужели всякий раз, как захочется твоих объятий, мне придется почти помирать?
– Как? – Я пропустила насмешку мимо ушей, дотянувшись, обхватила ладонями ее лицо. Мне надо было убедиться, что она настоящая, что я не просто умерла и попала в Рай Крупных Женщин. – Как ты выжила?
Агне подмигнула:
– Я хорошо подкована в своем деле. – Она посмотрела поверх моей головы на Лиетт, протянула изящную руку. – Но я веду себя грубо. Приятно познакомиться, мадам! Я – Агне Молот. Мы с Сэл на па́ру время от времени убиваем.
Лиетт, с широко раскрытыми глазами, обливающаяся потом, уставилась на эту руку, потом осторожно, едва ощутимо пожала.
– Эм… привет?
– Очарована. – Агне глянула в сторону. – Прошу простить, я на минуточку.
Мы и слово «хер» вякнуть не успели, как она бросилась в толпу солдат, ринувшихся в нашу сторону. Их клинки отскакивали от Агне, оставляя разве что крохотные царапинки, а она изящно, сногсшибательно от них отмахивалась, отчего солдаты оставались лежать изломанными на палубе.
