Но они пойдут на пользу.
Синдра устроилась в передней части повозки, взяв поводья Угрюмца. Она глянула на Сэл, прощаясь с ней кивком. В глазах еще отражалось презрение – оно будет там всегда, Сэл понимала, – но теперь его прикрывала решимость. Взгляд солдата, Сэл его узнавала. Такой можно довериться – она без сомнений будет ненавидеть Сэл до конца жизни. И это прекрасно. Ей так же можно доверить увезти отсюда Лиетт. И это еще лучше.
Сэл молча повернулась к Лиетт.
В опере все просто, размышляла она. Там всегда говорят кратко, поэтично и пронзительно перед самым занавесом.
Но здесь? Сейчас? Слишком много слов, чтобы говорить, слишком много того, что было не сказано. Сэл никогда не признавалась Лиетт, что ей нравится ее единственное платье. Нравится, как она готовит яйца. Сэл никогда не рассказывала Лиетт, что ее руки…
Ее руки.
Мозолистые, но все еще мягкие. Часто выпачканные чернилами. Такие нежные, что Сэл даже не предполагала, как такое может быть. Аккуратная к ее шрамам, волосам, шее, когда она водила по ним без всякой причины. И улыбалась так, как улыбалась во время хорошей оперы.
Сэл держала в руках ее ладошку. И слова пришли сами.
– Сэру во талати.
Из глаз Лиетт хлынули слезы. Ее лицо вытянулось, а губы задрожали.
– Теперь? – прошептала она. – Ты ждала столько, чтобы сказать мне это только теперь?
– Другого шанса может не быть.
Ее перетряхнуло.
– Скотина ты, Сэл.
– Я знаю, – Сэл наклонилась и поцеловала Лиетт в лоб. – Береги себя.
Щелкнули вожжи. Птица сердито чирикнула. Застонали колеса. Повозка двинулась по снегу, к дороге и дальше, растворяясь в клубящемся сером холоде. Сэл смотрела, как повозка исчезает, и Лиетт исчезает вместе с ней.
Ни слов. Ни взмахов руки. Только взгляд, пока все не пропало за снежной пеленой.
И Лиетт.
Снег захрустел под ногами Мерета, двинувшегося следом с тяжелым рюкзаком на плечах. Сэл отметила, что он вполне сильный. Не будь аптекарь так мил, мог бы вполне сносно размахивать мечом.
Уже на дороге Мерет замешкался, оглядываясь на Сэл.
– Это не подарок, Сэл, – коротко сказал аптекарь. – То, что я делаю для тебя. Это в долг. Что бы ты ни планировала сотворить здесь, что бы ты ни уничтожила – ничто не покроет его, если ты не вернешься. – Он напрягся. – Так что возвращайся.
– Я постараюсь, – сказала она.
– Постараешься, – отозвался он со всей силой, на которую был способен его тихий голос. – Или хочешь, чтобы народ трепался, мол, Сэл Какофония не возвращает долги?
Сэл выгнула бровь. А может, не такой уж он и милый.
– Хм, – ответила она с усмешкой, – а ты тот еще ушлепина, Мерет, м-м?
– Да, – натянуто ответил он. – Извини.
Сэл еще продолжала усмехаться, когда он повернулся и поспешил за повозкой. Конечно, она будет по нему скучать. По всем, даже по сварливой мадаме. Сэл лениво размышляла, какой бы могла стать ее жизнь, найди она Малогорку до всего этого. Была бы она здесь счастлива с Лиетт, в маленьком домике, который они могли назвать своим? Видеться каждый день с соседями и печь печенье для детей?
Она ждала, что от этой мысли ее покорежит. Но сейчас…
Сейчас она казалась не такой уж плохой.
Нет, ну вы посмотрите, упрекнула Сэл себя, тратит время на праздные мечтания. Между тем, ей скоро суждено погибнуть в сиянье славы.
Ветер выл. Снег взвивался белыми колоннами. Холод просачивался внутрь. Но она ничего не чувствовала. Кроме жжения на бедре.
Сэл вытащила Какофонию из кобуры и встретилась с его латунными глазами.
– Приступим? – спросила она у револьвера.
И револьвер отозвался.
Обжигающим жаром, тихим смехом и широкой ухмылкой.
Рукоять об руку, они шли вместе сквозь пустоту Малогорки. Сопровождавшая их музыка была непередаваемой симфонией снега, хрустящего под ногами, и тревожного бормотания ветра.
Сэл остановилась у какого-то дома, подхватила у крыльца небольшой стул и виновато глянула вверх, на фасад. Мебель предназначалась для другого, но сейчас нужна ей.
Темные окна взирали на нее и револьвер, и их стеклянные глаза были полны воспоминаний о мягких постелях и днях, что проводились в созерцании падающего снега. Умоляя, они следовали за женщиной и ее оружием, пока те шли к участку нетронутого снега, бывшего когда-то местной площадью.
Сэл огляделась по сторонам. Туман и снег сомкнулись вокруг, утопив переулки и дороги в сером мареве. Здесь нет укрытий, заметила она. Если дела будут плохи – бежать некуда.
А все будет плохо.
Тем не менее. Должно сработать.
Сэл прищурилась в серо-белую пустоту над головой. Она направила Какофонию в небо – ему всегда хотелось сотрясти небеса. Отвернулась, зажмурилась и выстрелила.
Снаряд взлетел ввысь. На одно яркое, величественное мгновение облака рассеялись. Вспыхнуло солнце. Крошечное злое солнце, яростным взрывом отогнавшее жестокий холод. Сэл снова нажала на спуск. Второй солнечный снаряд с визгом проложил еще один слепящий шрам на небе. Третий выстрел отправил следом последний солнечный луч, и его громкий рев заглушил вой ветра.
Ненадолго, но все же.
Ненадолго на улице стало светло. Ненадолго стало тепло. Ненадолго показалось, все не так уж плохо.
Но раскаленный всполох света начал тускнеть, смягчаться, затихать с каждым вздохом. Холод снова потек в легкие Сэл. Сияние померкло, и серый сумрак робко пополз обратно, занимая пространство, из которого его изгнал Какофония.
Снова стало холодно и темно. А как было прекрасно. На несколько мгновений все было опять ярким. И эти несколько мгновений – все, что ей было нужно. Как только Сэл сумела убедить себя в этом, то уселась на стул и принялась ждать.
Время шло. Сэл надеялась, что прошло уже несколько часов, но боялась, что всего пара минут. Без солнца трудно сказать наверняка, а снег плохой помощник в этом деле. Она ждала в мягкой, лишенной солнечного света тишине.
Сэл ненавидела тишину. Всегда ненавидела. Тишина означала, что все идет плохо, а будет еще хуже. Кроме того, тишина оставляла ее наедине с собственными мыслями, без шанса убежать. И это как раз и означало, что все будет хуже.
– Ты можешь гореть погорячей? Я блядски замерзла.
Обычно она не разговаривала с револьвером. Не самая лучшая привычка. Но что, мать его, еще делать в последние минуты?
Какофония не ответил. Ни теплом, ни словом. Она и не ждала.
– Знаю, это не то, чего ты хотел, – продолжила она. – Мы заключили сделку, но я ее не соблюдаю. Моя вина, признаю. Я не ожидала, что дойдет до такого.
