Упавшая. Остановившаяся. Побежденная.
Сэл ждала. Ждала прилива желания вытащить сталь и добить Третту. Ждала, когда Третта найдет в себе силы встать и убить ее. Но поискав в сердце, она не нашла ничего. В разуме тоже…
Оно… того стоило.
С треснувшим костылем этих слов, Сэл снова зашагала. Сквозь снег. Сквозь ветер. Оставив Третту позади.
– Ты меня не убьешь.
Не вопрос. Не просьба. Голос Третты, сорванный, грозивший рассеяться по ветру, говорил правду, которую они обе знали. И глаз Третты, горящий яростью, отражал то же.
– Но я убью тебя, – сказала она Сэл. – Убью… просто подожди. Я сделаю все, что придется. Я соберу каждую каплю крови, которую ты пролила, каждую печаль, которую ты оставила после себя, каждую жизнь, которую ты разрушила. А затем… я обрушусь на тебя, Сэл Какофония, со всем, что у меня есть. Пока вся ты целиком не обратишься в прах и пепел, и тогда я развею тебя по ветру.
Она свесила голову, утомленная даже словами.
– Клянусь в этом. Революции. Великому Генералу. Тебе. Я клянусь, Сэл.
Не угроза. Не обещание. Третта сосредоточилась на правде, которую говорила, на великой ненависти, которую испытывала, на великой боли, которую несла. Прижала к груди, позволяя ей ярко гореть. Возможно, это скрасит ее последние минуты. Возможно, прогорит и потухнет, как многое другое.
Но не Сэл нести эту ненависть. Не ей гасить этот огонь. Она оставила Третту наедине с ними. В снегу. На ветру.
Оно того стоило.
Она ковыляла на словах, которые с каждым шагом становились все тише.
* * *
Она расслышала музыку в двух часах пути от Малогорки. Тихое потрескивание вокафона, нежная песня из оперы, название которой она не смогла вспомнить, кружилась на ветру. Слабая и уплывающая.
К тому времени, как Сэл убедила себя, что это не плод воображения, она начала двигаться по направлению к ней. Сквозь самый густой снег. Вверх по крутому склону. Пока ветер не улегся, а снег не перестал быть настолько глубоким.
Она уже знала, что это не Лиетт, и не Мерет, или кто-то из тех, кого она хотела видеть. Но она была уже слишком близко, чтобы повернуть назад. Сэл поднялась на вершину холма и обнаружила маленькую палатку, расположенную посреди лужайки, где снег был счищен теплом алхимического шара. Вокафон играл на тиковом столике, а рядом стояла бутылка вина и два бокала. В кресле сидел человек, и смотрел на все сверху. Около него стояло пустующее второе кресло.
К моменту, как Сэл осознала, что это Два-Одиноких-Старика, она уже сидела рядом с ним.
Он не повернул головы. Ничего не сказал, они вместе смотрели на раскинувшуюся внизу Долину Борруса. Он просто подхватил бутылку вина, налил ей, себе, предложил даме бокал.
Вместе они смотрели на огонь.
Отсюда было слишком далеко, чтобы услышать звуки. Ни взрывов падающих бомб, ни стрекота, ни криков битвы. Молчаливые и маленькие, словно уменьшенная копия, они наблюдали. Семь аэроблей бесшумно скользили над Долиной. Темные рыбины в сером море, отбрасывающие тени на землю.
Там, куда падали бомбы, лопались красные раны. А под ними исчезали деревни. Густые клубы дыма заволакивали небо, черные надгробия, монументальные и туманные, для могил домов и семей. Более сотни тянулись вверх. И все больше поднималось там, где пролетали уже Семь Стрел Железного Флота.
– Сказать по правде, я никогда тебя не прощал, – заговорил Два-Одиноких-Старика.
Его голос был слабее, чем я помнила.
– Или их, – сказал он. – Мысленно я так и сделал. Использовал разум, логику, реальность, чтобы объяснить, почему они уничтожили Последнесвет. Почему я должен отпустить все и восстановить его. Но в моих снах… – Он поджал губы. – В моих снах он не был Последнесветом. Он был моим. МОИМ. И они у меня его отняли. Ты его у меня отняла.
Сэл хлебнула вина. На вкус оно было сладким, с тонким ароматом. Внизу еще одна деревня исчезла в волне огня. Крошечные черные фигурки растворились в красном.
– В моих снах мне больно, – продолжал Два-Одиноких-Старика. – Все рассуждения теряли смысл, как и то, что никакими способами этого было не избежать. В снах, я не мог понять, какой цели он служит, какие знания можно из этого извлечь. Я видел свой город, его шпили и огни, и я видел, как они исчезали один за другим. И все, что осталось у меня – это боль.
Со дна Долины взлетел залп молнии и ледяной магии, отскочив от корпуса аэробля. Им ответили пушки. Исчезла еще одна деревня.
– Тебе не кажется странным? – спросил Два-Одиноких-Старика. – Позволять мечтам диктовать реальность? Сейчас это кажется странным, но тогда… тогда мне казалось, что я сплю. Продолжаю видеть сны, пока однажды я не смог разобраться, где сон, а где явь.
Он отпил вина.
– Может, все это порождение моих снов. Наказание Империума и Революции за то, что они сделали с моим городом. С твоей помощью. За это, Сэл, прости меня.
Сэл его не простила. На земле вспыхнул еще один огонь.
– Джеро знал, – произнесла она.
– Знал.
– А Тутенг?
– Тоже. Он забрал плату и исчез. Хочется верить, что вернулся домой. Но Агне, близнецы… ты… – Два-Одиноких-Старика глубоко вздохнул и устроился удобнее. – Джеро видел мудрость моих действий. Видеть Империум, Революцию, другие страшные силы этого мира и знать, что они никогда не откажутся от своего влияния добровольно. Мы должны были заставить их уничтожить друг друга. Мы должны были показать миру всю их мерзость. Джеро согласился со мной. Он верил, что согласишься и ты.
Она не согласилась. В небо поднялся очередной столб дыма.
– Ты пришла, чтобы меня покарать? – спросил Два-Одиноких-Старика. – Боюсь… ты опоздала.
Сэл глянула на столик рядом, на котором играл вокафон. Рядом с бутылкой лежал пустой крошечный пузырек. Из носа Двух-Одиноких-Стариков пошла кровь. Он осторожно утер ее.
– Прабабкин поцелуй, – произнес вольнотворец. – Ты знала, что это я его изобрел? Давным-давно. Пеплоусты требовали безболезненный яд, чтобы использовать для какой-нибудь гнусной цели. Я не задавал вопросов. Меня даже не волновали деньги, которые они предлагали, мне просто хотелось посмотреть, смогу ли я это сделать. Я сделал. Это сильный яд, который отключает нервы, а потом органы.
Он попытался поднять руку, но не смог.
– Мои нервные окончания отмирают. Любой ужас, который ты мне преподнесешь, будет бесполезен. Я сам решил, что таков будет мой финал. Уместный, как и все остальное.
Сэл изогнула бровь. Два-Одиноких-Старика улыбнулся.
– Тебе я яд не подлил, – произнес он. – Ты скоро сама убедишься, если мне не веришь. Я не простил тебя, но… не винил. Ты ведь понимаешь, каково это? Жить с чем-то, что не забыть, не исправить. Это была моя боль. Я ничего не мог с этим поделать. Ничего, кроме как заставить их заплатить. Показать, что я могу причинить им гораздо бо́льшую боль, чем они мне. В своих снах я не нашел способа снова ощутить себя цельным.
