– Кровотечение останавливается, – пробормотал Джеро. – Хорошо.
Я застонала.
– Когда там уже все?
– Сразу после худшей части программы.
Я даже малость выдохнула от облегчения.
– Отлично. Кажется, уже чутка полегчало.
– Ага, – отозвался Джеро, – так всегда бывает перед худшей частью.
– ЧЕГО?!
Я не ждала ответ, но если бы оный у Джеро и был, я бы его не услышала. Все органы чувств – осязание, зрение, обоняние, слух – вырубило болью. Агония пронеслась вспышкой по телу, заставляя мышцы сокращаться, а конечности беспорядочно молотить по воздуху. Тело как будто пылало изнутри, а потому всеми силами пыталось этот огонь погасить. Я едва понимала, что происходит.
Кроме того, что он был рядом.
Сквозь боль я различала его силуэт на фоне алхимического свечения. Глаза, что глядели в мои глаза. Руки, что удерживали меня за плечи. Голос, что говорил со мной сквозь эту боль. И пусть я улавливала лишь несколько слов, я слышала его, холодный и мягкий, словно падающий снаружи снег.
– Ты выдержишь, – шептал он. – Ты знаешь, что выдержишь.
Я не знала. Но знал он. А потом, еще через миг, один из нас оказался прав.
Молотьба замедлилась, потом прекратилась. Дыхание стало слабым, потом выровнялось. Агония ушла, оставив мне пленку пота на коже и старую добрую боль в шрамах.
Последним вернулось зрение, явив мне Джеро. Он стоял надо мной, со взмокшим лбом и широкой красной отметиной на лице, которое я случайно зацепила.
– Все? – спросил он.
– Все, – слабо кивнула я.
– Хорошо?
– Хорошо.
Джеро кивнул. Разжал хватку дрожащих пальцев. На плечах, которые он так долго удерживал, остались красные следы.
Он так и не отпускал.
– У Двух-Одиноких-Стариков там, в «Отбитой Жабе», есть доверенный целитель, – произнес Джеро. – Чем больше используешь, тем легче спазмы. Первый раз векаин всегда болит как тварь, но лучше так, чем помереть.
– Виски бы помог, – пробормотала я, усаживаясь на задницу.
– Если б он не дал тебе меня двинуть, я б хоть из своей крови его сбродил, – отозвался Джеро, потирая щеку.
Я усмехнулась. Извинилась бы, но, сдается мне, это он еще легко отделался.
Теперь, когда меня не поглощало все это дело с «неминуемой смертью», я увидела, что Кропотливый жил просто и скудно. Кровать в углу, рядом с лестницей, все ступеньки усыпаны книжками, картами, письмами, которые он изучал. Брошенная еда, грязные тарелки. Записи и отчеты, разбросанные повсюду в особом порядке, какой попытаешься понять, так умом тронешься.
– А наш парниша без дела не сидел, – заметила я.
– Записывал все ходы каждого дня, – отозвался Джеро. – Здесь должно быть много ценного.
– Еще не проверял?
– Намеревался. – Он бросил на меня взгляд. – Но потом тебе вот понадобилось взять и чуть не помереть.
Я пожала плечами.
– Ну, в следующий раз постарайся так говняцки не палиться.
Джеро сверкнул через плечо усмешкой.
– Всегда пожалуйста. – Он махнул рукой. – В любом случае, я снарядил близнецов. Это всяко по их части. Ну, по крайней мере, одного из.
Я сощурилась.
– Которого?
– Да чтоб меня вместо ужина шестеро вилкой трахало.
Ответ протопал по лестнице, почесывая задницу и сплевывая на пол.
– Чо тут вообще творилось-то? – поинтересовалась Ирия, вперив в меня хмурый взгляд. – По звукам будто одна тут ротака рожала. Или один другого высирал.
– Об этом я позаботился, – мотнул Джеро подбородком. – Что нашли?
– Уверен? – сощурилась Ирия. – Я таких звуков за бесплатно и не слыхала. Было что веселое?
– Медицинская процедура, – Джеро вздохнул. – Что нашли?
– Потому что если вы во время работы шпехаетесь, придется мне просить больше…
– Еб твою, женщина, вы нашли то, что нам нужно или как?!
– О, нашли, определенно, – возвестили о явлении Урды голос и походка безгранично живее, чем у сестры. Близнец слетел по ступенькам с пачкой бумаг под мышкой. – И даже больше.
– Письма? – спросил Джеро. – Обнаружили?
– Он спрятал их под третьей ступенькой сверху, – разъяснил Урда, постукивая по виску. – Умник, а? Под первой – очевидно, под второй – безрассудно, но кто вообще додумается проверить третью? Никто. – Он расплылся в ухмылке. – Никто, кроме гения.
Я, конечно, знала их всего ничего, но быстро начинала сомневаться, кто из близнецов сильнее просит зуботычины.
Ирия пока опережала, но ненамного.
– А чертежи? – спросил Джеро.
– Да, да, есть, – замахала листами Ирия. – Я-то не впадаю в маразм при виде кучки мудреных буковок, правда?
– Это куда больше, чем просто мудреные буковки, – возмутился ее брат. – Шифры Революции – наиболее сложные во всех сферах.
– Но вы нашли то, что нам нужно? – повторил Джеро. – Маршрут Железного Флота?
– О, несомненно, – сияя, отозвался Урда. – Я дольше разбирал птичьи каракули, которые у революционеров считаются чистописанием, чем разгадывал шифр, – хмыкнул он и бросил на меня лукавый взгляд. – Честное слово, ну что за плебей использует и глифы, и цифры, я прав?
Он так и пялился на меня, пока я не моргнула и не ответила:
– Э-э… да?
– Мы все весьма впечатлены, – вмешался Джеро, прислоняясь к стене. – Или будем, если ты сможешь воссоздать письмо.
– Смогу ли я? – Урда изумленно хохотнул, потом посмотрел на Ирию в поисках поддержки, получил только пустой взгляд и снова уставился на нас с Джеро. – Вы говорите с Урдой! С Урдой Дикое Перо! С Урдой Безупречный Стержень! С Урдой Тайный Пергамент!
Я уставилась на него в ответ, потом тоже глянула на Ирию. Та пожала плечами.
– Нихера не знаю, – проворчала она. – Вечно эти штуки выдумывает.
Урда метнулся к столу, на котором я сидела, подтащил стул.
– Все, что мне нужно, это место для работы и минут десять… – Он умолк, уставился на мою рану, потом на стол. – Ты что… – Содрогнулся, сглотнул. – Ты что… прямо здесь?!
Мой свирепый взгляд, должно быть, оказался достаточно красноречив, потому как Урда подчеркнуто отвернулся, извлек носовой платок и тщательно протер как столешницу, так и стул.
– Тебе б, наверное, подвинуться, подруга, – обратилась ко мне Ирия. – Когда на него находит, ему нужно пространство.
Я подчинилась – хотя б для того, чтобы избавить себя от новых разговоров с ее братом – и стянула ноющее тело со стола. Урда даже не глянул, раскладывая бумаги Кропотливого, а потом открыл свою тетрадь на страницах с вереницами символов и чисел, от которых у меня аж глаза заболели. Заметавшись невозможно быстро между ними взглядом, заработав пером с механической точностью, Урда принялся за дело – выписывать на крошечном листе сигилы.
