Я откупорила бутылку, нахмурилась. «Милость Алтона» – неплохое, насыщенное красное вино, которое давали высшим чинам. Вкусное, но она ненавидела красные вина – дескать, слишком грубые. Так что я сперла какое-то дешевое белое дерьмо и налила нам по бокалу.
– Мне сказали, что завтра мы выступаем, – продолжила я. – Все мы. Ты, я, Джинду, Враки. В какую-то крепость нолей. Как там ее звали? Всенощная? Не знаю. Но между тут и там куча городов, так что я подумала, может, отметим прежде…
Когда я развернулась, она на меня не смотрела.
Ее глаза были устремлены на погребальный костер на далеком холме, дым от которого змеился, свивался кольцами в небесах, на людей, которые однажды были воинами, а теперь стали холодным пеплом на затхлом ветру.
Из-за меня.
– Сколько? – повторила Дарришана.
– Я же сказала, я…
– Сколько ученых?
– А?
– Сколько медиков? Сколько фермеров? Сколько плотников? Маслобойщиков?! Молочников?! – Дарришана развернулась с влажными от ужаса глазами, с кривящимися от боли губами. – Сколько людей, которых там не должно было оказаться? Сколько ты убила, Салазанка?
Я сощурилась, вылила вино на землю.
– Это была крепость. В крепости сидят солдаты. Солдаты пытаются нас убить.
– Я… да, – она вздохнула. – Да, солдаты пытаются убить нас…
– Убить тебя.
– Нас! – рявкнула Дарришана. – Но солдаты не делают хлеб. Не делают обувь. Не пишут книги. – Она указала на пытающие руины. – В той крепости были люди, которые не пытаются нас убить. Но они все равно обратились в пепел.
– Они революционеры, – прорычала я в ответ. – Они ноли. Они враги!
– А ты – Дарование! – Пусть она не обладала сильным голосом, но когда срывалась на крик, было впечатляюще. – Любимица Госпожи Негоциант! Ты могла бы сделать своей магией что-нибудь другое.
– Например?
– Что угодно!!! – заорала Дарришана. – Ты могла заморозить их на месте, подчинить парализующими чарами, ты могла… не знаю, держать их в воздухе, пока не сдадутся.
– Я такого не могу.
– Откуда ты знаешь? – Больше никакого крика. Больше никакой злости. Выражение лица, с которым Дарришана на меня посмотрела, было мягким, нежным и полным боли. – У тебя больше сил, чем практически у любого другого мага Империума, столько, что ты способна сделать что угодно, повлиять на что угодно, быть где угодно.
Она вытянула руку к дымящимся руинам на холме.
Сверху, когда я пролетала, крепость казалась самой обычной – сборищем силуэтов и точек, смутно напоминающих поселение. Сверху все они выглядели именно так, слишком маленькими и далекими, чтобы быть настоящими.
Но теперь, даже когда от холма нас отделяли многие мили, она была слишком близко. Я видела огни, сотни алых пастей, хохочущих, изрыгающих в небеса столпы дыма. Я чуяла запах, этот живой привкус, всегда сопровождающий магическое пламя. И если бы я закрыла глаза и умолкла, интересно…
Услышала бы я их крики?
– Ты их сожгла, – прошептала Дарришана. – Как сожгла и предыдущих. Как сожжешь следующих. Вся эта сила… и ты не можешь даже…
– Назови мое имя.
Я помню и эти слова.
Они приходят всякий раз, когда она возникает у меня в голове, точкой в конце каждого предложения каждой мысли о ней. Воспоминания со временем померкли, иногда я даже не могу представить ее лицо.
Но я помню, как мы первый раз возненавидели друг друга.
– Назови, – повторила я.
Дарришана сжала губы. Я знала имя, которое она хотела назвать, имена, которые мы давали друг другу за завтраком, когда она плясала от радости, если с пайком подавали бекон, или когда я билась на дуэли с шестью магами подряд, если кто-то оскорбил ее прическу.
Но это все не мое имя.
Не мое настоящее имя.
– Алое Облако, – прошептала Дарришана.
Как имя божества. Вселяющее страх, мстительное, кипящее презрением.
– Я – Алое Облако, – проговорила я, отрывисто и холодно. – А это – Шрам. И мы – Империум. Меня отправили сюда не нежничать с нолями, не предаваться детским фантазиям. Меня отправили сюда покончить с войной.
– Они не…
– Они да! – рявкнула я. – Вот так и выглядит окончание войны. Это тебе не дешевая опера, где злодеи осознают, насколько были неправы, а потом мы все беремся за руки и поем о красоте или еще каком дерьме.
Я ткнула в кострище на холме. В людей, обратившихся в пепел. В небо, окрашенное огнями в алый.
– Вот, что это такое. Эта крепость, другие крепости, столько, сколько понадобится, чтобы все это кончилось, чтобы ты смогла устроиться поудобнее вдали от всего этого и трясти своей сраной башкой, как будто это что-то изменит.
Я, закусив губу, ждала, когда Дарришана примется меня проклинать. Или кричать на меня. Или схватит что-нибудь под рукой – ту же бутылку, например – и запустит мне в голову. Я ждала, когда все перерастет в ссору, драку. Мы ссорились и раньше. В драке я могла победить. Ссору я могла пережить.
Но Дарришана не разразилась руганью. Не стала кричать. Даже не шелохнулась.
Она просто… смотрела на меня.
Как будто не узнавала. Как будто никогда не знала.
– Эта война, – прошептала Дарришана. – Что она с тобой делает? С нами? Почему мы не можем придумать ничего лучше? – Ее дыхание стало поверхностным, взгляд – отстраненным. – Мы так и будем их сжигать, а они – возвращаться со своим огнем. Они будут жечь, и мы будем жечь, пока не останется ничего, кроме… кроме…
– Тише, – подняла я ладонь. – В тебе говорит Мена. Ты использовала слишком много магии, отдала Госпоже слишком много. Видишь угрозу там, где ее нет. Все не так плохо, как…
– Нет. – Дарришана взглянула на меня; ее глаза были до боли близко и полны слез. – Все хуже.
Я не знала, как это делается. Не знала, как помочь бороться с врагом, которого не вижу, который оставляет раны, которые не появляются на ее теле.
Это была не ссора. А что-то мне незнакомое. Это меня нервировало. Я подошла к Дарришане, протянула руку. Песнь Госпожи зазвенела слабой нотой.
– Дарришана…
Моя ладонь на что-то наткнулась, прежде чем успела коснуться ее руки. Воздух перед ней замерцал, свет выгнулся и стал плотным, словно оконное стекло. Я зарычала, сжала кулак и врезала по барьеру, взявшемуся из ниоткуда. А она смотрела на меня, и глаза ее слабо светились фиолетовым.
Сраные мастера щита.
– Дарришана! – заорала я.
– Не надо, – прошептала она.
– Не твори глупости, мать твою!
– Не творю, – отозвалась она, так же холодно, как и я прежде. Резало ли столь глубоко, когда я так говорила? – Не произноси это имя. Я дала его Салазанке. Не Алому Облаку.
