– Мог бы и раскрыть мне план.
Что бы мы там себе ни говорили, чтобы почувствовать себя чем-то бо́льшим, чем просто ходячей кучей зависти и сожалений, почти все, что тебе нужно знать о человеке, ты выяснишь в первые пять минут разговора – а именно, хочет ли он тебя убить, насколько сильно и как скоро.
Джеро был не таков. Тот, кто носит морщинки как шрамы и улыбается так легко, просто обязан хранить массу тайн. Но когда я заговорила с ним так, когда увидела, как дрогнула его легкая улыбка, когда он ответил мне лишь пустым взглядом, я поняла, как он умудрился столько их сохранить.
Он мне не доверял.
Полагаю, удивляться тут нечему – вряд ли тебя поставят во главе секретного налета с целью свергнуть империи, если ты доверишься любому. Но удивительно, впрочем, то, что я ощутила укол боли. И возненавидела себя за него – я занимаюсь всем этим слишком долго, чтобы ждать, что Джеро вот так просто мне доверится.
И слишком, слишком долго, чтобы меня задело обратное.
Но… не знаю, наверное, просто очень уж приятно находиться среди людей, которые не смотрят на меня как на чудовище. Во всяком случае, хоть какое-то время.
– Ты права.
Я моргнула, пораженная. Этого я тоже не ожидала.
– Во всем этом, – Джеро вздохнул. – Мне стоило раскрыть тебе план. И у нас нет другого выхода. – Он глянул на Урду, нахмурился. – Чтобы был хоть какой-то смысл, Урде нужны эти чертежи. Или нечто максимально приближенное.
Джеро снова посмотрел на меня. Без легкой улыбки. Без глубоких морщин. И определенно без доверия.
Но, по крайней мере, уже ближе к тому. И боль отступила.
Во всяком случае, хоть на какое-то время.
– Ты правда считаешь, что мы сможем найти нужное? – спросил Джеро. – Вороний рынок не терпит зевак.
Как я уже сказала, будешь заниматься тем же делом достаточно долго, и плохие идеи станут рефлексом. Я бы подумала, что Джеро из тех, кто это понимает. И все же, запахивая палантин поплотнее и отправляясь дальше, я вряд ли могла винить его за осторожность.
В конце концов, просить о помощи убийц – это всегда плохой знак.
Особенно – Пеплоустов.
14. «Отбитая жаба»
Ладно, я знаю, Джеро сказал, что лучший способ избежать внимания – это выглядеть как тот, на кого остальное общество обращать это самое внимание не хочет, как, например, поступал Кропотливый. И ладно, да, признаю, идея звучит очень хорошо, очень практично и, как заметил Джеро, очень действенно.
Но так как мы только что продолбали Кропотливого, с действенностью как-то переборщили, верно?
Видишь ли, Революция, может, и ценит своих шпионов и саботажников, но пушки и взрывы она ценит все-таки больше. И пусть Кропотливый, может, и был превосходным шпионом – ровно до того момента, как оказался убит, и не люблю хвастаться, но я сыграла в этом немалую роль, – шпионил он для державы, которая не то чтобы вообще не понимала более утонченные искусства, помимо тех, что позволяют сотворить взрывы еще круче.
Для наших же целей были нужны люди, которые не просто заигрывали с утонченными искусствами как со средствами для достижения цели. Чтобы найти то, что нельзя отыскать, для того чтобы повернуть невозможное, мы нуждались в большем, чем могли снять с трупа шпиона средней руки. В подковерных играх Кропотливый был всего лишь любителем. У любителей забавы. Мы нуждались в профессионале.
А у профессионалов – принципы.
Вот почему в ранний час, когда рассвет еще не коснулся крыш Терассуса, основательно взъерошенный и грязный мужик проснулся от крика перекормленной вороны и узрел перед собой четверку незнакомцев в разной степени душевных мук и кровопотери. Возглавляла квартет женщина с белыми волосами в алом палантине, стоявшая над ним в промозглом переулке.
Нищий поднял затуманенный взор, явно не впечатленный нашей разношерстной компанией, не говоря уже о том, чтобы испугаться, и почесался.
– О, ого, – буркнул он. – Очень не хочется, поскольку вы, ребята, дерьмово выглядите, но, – он поднял миску, – подайте?
– Боюсь, мы тут по другому поводу, – Джеро шагнул вперед и кашлянул. – Мы хотим сделать маленькое предложение с…
Он умолк, когда я подняла ладонь. Что хорошо, значит, не придется ему влепить. Джеро, конечно, привел бы нас к цели после, несомненно, очаровательной привычной беседы, но меня сегодня несколько раз пырнули ножом, и я немного спешила.
Я запустила руку в сумку, вытащила монету и уронила с тяжелым звоном в миску.
– Вы оказали мне честь, мэм, – пробурчал нищий, склоняя голову. – Моя благодарность н…
Звяк. Звяк. Дзынь.
В миску упало еще три, каждая толще и блестящей, чем предыдущая. Мужик сжал губы, долгое мгновение смотрел на металл, потом поднял глаза на меня – куда более цепкие, чем положено нищим.
– Я ищу друзей, – тихо произнесла я.
Он окинул меня взглядом.
– А ты мне друг?
Я сунула руку в карман Джеро и, прежде чем он успел возразить, вытащила небольшой мешочек. Уронила в миску, чем выбила ее из рук нищего, и содержимое покатилось по земле.
– Мы все друзья, – ответила я.
Нищий поспешно подхватил металл и сныкал под лохмотья – которые, теперь заметила я, скрывали очень большой и очень острый клинок, – но самый блестящий оставил в пальцах. Оглядел, потом перевел взгляд на жирную ворону, сидящую сверху на карнизе.
Ловким щелчком нищий подбросил монету в воздух. И с равной ловкостью ворона цапнула ее клювом. Взъерошила перья, издала довольный крик и слетела с места. Нищий, удовлетворенный, взгромоздился на ноги и зашагал прочь. Урда глянул на нас, затем отправился следом.
– Не за ним, – поймала я его за плечо и развернула. – Мы идем за птицей.
– О, хвала небесам, – охнул Урда. – Уверен, этот парень – крайне прекрасный человек, но выглядит так, будто не мылся уже… погодите, мы идем за птицей?! Почему не за человеком?
Я нахмурилась, разворачиваясь в другую сторону.
– Какой в этом смысл?
– Но что если она… на нас испражнится?!
– А, об этом не беспокойся. – Ирия схватила брата за лацкан и потащила за мной по переулку. Джеро метнулся нас догонять. – На тебя даже птица срать не сподобится.
Они перешли на приглушенную грызню, к которой я не прислушивалась. Я не сводила глаз с вороны, следуя за блеском ее добычи, и ленивый полуполет-полуприпрыжка вел нас по извивающимся переулкам сквозь разбомбленные напоминания о войне, терзавшей этот город.
Со стороны для любого другого бы казалось, что самая обычная птица просто несется куда-то с добычей. В чем и заключался весь смысл. Никто бы не догадался, что ее путь тщательно спланировали руки, так хорошо ее раскормившие. Равно как никто бы не догадался, что любой шаг в сторону с этого пути кончился бы нашими лежащими на земле телами, истекающими кровью из-за тысяч стрел.
