Я мельком глянула на темные окна разрушенных построек, нависающих над нами. Я их не видела. Но я их чувствовала – безжизненные взгляды, спрятанные под масками, кончики арбалетных болтов, следующие за каждым нашим шагом, пальцы на спуске, готовые выстрелить, если мы хоть как-то выдадим свою ненадежность.
Как я уже сказала, у профессионалов есть принципы. И ни у кого нет столь требовательных принципов, как у профессиональных убийц.
Только шагни не туда. Только дернись. Только глянь не в ту сторону не в тот момент, и мы будем мертвы. Это, как тебе могло подуматься, может заставить людей воздержаться от высказываний до боли, до глупости очевидных.
– Я все еще считаю, что это плохая идея.
Однако же.
– Если Пеплоусты унюхают хоть намек на наш план, начнут выискивать способ отхватить кусок. – Джеро не дурак – не поднимал головы и шептал так тихо, чтобы слышала только я. Но говнюк, потому что вообще заговорил. – Мы не можем позволить себе такие сложности.
– Надо было думать до того, как сжег дом, – пробормотала я в ответ.
– Ты, слышал, сожгла сотню.
– Но я-то не жалуюсь, верно? – Я прикрыла губы палантином получше. – Да, идея плохая. У нас остались только такие. Если Урде нужно это дерьмо, то найдется оно только у Пеплоустов.
Джеро поморщился, как обычно морщатся, зная, что отвратительный человек высказал отличную мысль. Даже стало жаль, что нельзя улыбнуться. Улыбки вызывают подозрения. А подозрения заставляют пальцы на спуске чесаться.
– Мне было бы легче, если бы мы взяли с собой Тутенга и Агне, – прошептал Джеро.
– Да-да, все находят присутствие огромной женщины с магическими мускулами очень обнадеживающим, – пробурчала я. – Все, кроме Пеплоустов. Моя плохая идея, и будем делать по-моему плохо. – Я искоса глянула на Джеро. – Если не нравится, так не лги мне, мать твою, больше.
Не пойми неправильно – дело не в том, что я сентиментальна. По крайней мере, не на эту тему. Мне лгали многие, и кто-то из-за этого умер, кто-то нет. Такой уж в Шраме образ жизни, образ выживания.
В случае Джеро, умолчание – как называешь ложь, когда ты слишком богат, умен или привлекателен для лжеца – задело не меня, но наше общее дело. Дело, которое должно закончиться лучшим миром и кучей людей, которых я в нем похороню. Если лажа Джеро положила всему этому конец, положила конец моему списку, лучшему миру, самой возможности, что однажды я сумею притвориться, что все это нормально…
Ну. Может, мне все-таки стало немного обидно.
Это, в любом случае, объясняет, почему было так приятно видеть, как он завалил хлебало.
Мое внимание привлек пронзительный птичий крик. Упитанная ворона радостно проскакала по карнизу ветхого дома, а потом уселась в гнездо над треснутой дверью. Довольно каркнула, устроив тушку среди веток, которые принялась привередливо украшать своей грязной добычей.
Воронье гнездо казалось на доме потрепанной шляпой под стать еще более потрепанному наряду. Щербатый, осыпающийся, воткнутый посреди запущенного квартала, все еще покрытый шрамами войны, дом выделялся исключительно тем, что его окна не были забиты досками, но щеголяли уродливыми лоскутными шторами, а крыльцо не укрывал снег, когда остальные руины потихоньку обваливались все больше, окутанные слоем белой пыли.
Печальный, обветшалый домик посреди печального обветшалого квартала, ничем не примечательный, кроме того, как сильно хочется сморщиться и отвести взгляд, когда проходишь мимо.
Что, как можно догадаться, делало это место идеальным для черного рынка.
Или для того, чтобы убить нас и пустить органы на алхимические составляющие. Но если будешь зацикливаться на том, кто хочет спереть твои почки, никогда ни к чему не придешь.
Я толкнула дверь, шагнула в темную комнату и понадеялась на лучшее. Не первый раз такое делаю.
В нос ударил резкий запах трав. Если бы глаза не привыкли к темноте, поклялась бы, что меня окружают всевозможные наркотики. Но как только увидела разнообразные баночки вдоль скромной стойки, впрочем, я поняла, что просто-напросто попала в поганую чайную. За столами никого, за исключением парочки стариков, которые остекленело пялились в дымящиеся пахучие чашки чая перед собой. Где-то на фоне вопил сломанный вокафон.
– Четыре чашки? – прохрипел голос; перед нами возникла крошечная женщина в простом плаще поверх халата, с чайником в одной руке и подносом в другой. – Фирменного?
Мой взгляд скользнул с нее на стойку в дальней части помещения, а потом на маленькую дверь, спрятанную в углу. Я повела носом.
– А есть что-нибудь более редкое? – поинтересовалась я. – Что-нибудь из Уэйлесса, может?
Вокафон зажевал ноту. Блеклые глаза всех стариков медленно обратились ко мне. Так медленно, что едва заметишь. И определенно не заметишь, как они тихонько зарядили под столами ручные арбалеты.
Старуха выдерживала мой взгляд – я же держала руки подальше от оружия. Спустя мгновение она втянула воздух сквозь зубы и указала подбородком на маленькую дверь в углу.
– Там, – проворчала старуха. – Бери сама.
– М-да, – охнул сзади Урда. – Должен сказать, уровень обслуживания тут куда ниже того, что я ожидал. Зовите меня пижоном, но я не думаю, что иметь немного гордости – это слишком много для…
Его, к счастью, прервал резкий тычок локтем в ребра, прежде чем это успел сделать болт в горло. Я благодарно кивнула старухе и направилась к двери.
– А, а, – донесся мне в спину хрип старухи. – Четверо – много. Места не хватит. – Она сощурилась, мутные глаза остановились на Ирии. – Она останется. Остальные идите.
Я стиснула зубы, пальцы непроизвольно дернулись в жажде обхватить оружие. Это, разумеется, была мера предосторожности – разделить нас, оставить заложника, чтобы, как они полагали, мы не доставили беспокойства. Довольно справедливо, если учесть, что я была с ног до головы в крови и носила с собой огромный револьвер. Если мы хотели пройти дальше, иного выбора, кроме как пойти на их условия, у нас не оставалось. Что, я надеялась, понимали все.
– Нет!
Но на хер меня с моей верой в лучшее, верно?
– Нет-нет-нет-нет, – Урда охнул и затряс головой. – Н-нельзя оставить Ирию. Мы команда. Нельзя. Вы меня не заставите. Вы… вы не можете… я не могу… не могу!
Он стиснул голову ладонями так сильно, будто пытался удержать мозги, чтоб те не вытекли. С губ сорвался жалобный вой. У меня заколотилось сердце. Я перевела взгляд с одного старика на другого, проследила, как поднялись под столом арбалеты. Я не знала, что за херню Урда творит, не знали и они. А этого, видимо, с головой хватало, чтобы нас прикончить.
Какофония вспыхнул, призывая мою руку. Я обхватила пальцами рукоять. Медленно, ровно выдохнула и…
– Эй.
Все руки замерли. Все, кроме рук Ирии. Она взяла брата за плечи, заставила посмотреть ей в глаза.
