– Все будет хорошо, – произнесла Ирия. – Я буду здесь. Ты будешь там. Если понадоблюсь, то просто, – она наклонилась ближе, – свистни, ладно?
Губы Урды дрогнули, словно он хотел возразить. Но в конце концов закрыл глаза, слабо кивнул и вместе с Джеро направился к двери. Арбалеты снова скрылись под столами, и я тоже сдвинулась с места.
– Эй.
Ирия поймала мою руку. Я развернулась и увидела вовсе не скалящееся, бранящееся, грубое лицо скитальца. Ирия Клеть, Похитительница Богатеев и Призрак Добродома, посмотрела на меня, силясь выразить глазами беспокойство.
– Урда, – шепнула она, – не очень ладит с теснотой. Я не могу потерять… – Ирия облизнула губы. – Просто следи за ним, ладно? Пригляди. – Она сглотнула ком. – Я нужна ему, понимаешь?
– Понимаю.
Я сделала было шаг, но Ирия стиснула меня крепче.
– Обещай.
Я выдержала ее взгляд, по одному отодрала ее пальцы от своей руки.
– Обещаю.
Ирия кивнула, выдохнула шумно, нервно.
– Ладно. Хорошо. О том, что Какофония не сдерживает обещания, молва не ходит. – Она нашла себе стул и уселась. – Я тут, неподалеку.
Я кивнула в ответ и поспешила к Джеро и Урде, и шаг мой стал куда беспокойнее, чем мне хотелось. Видеть такие чувства у такого человека всегда тревожно. Это превращает их из чудовищ в людей в мире, где чудовища выживают, а люди – нет. А сейчас мне было нужно чудовище, безжалостный скиталец, а не обеспокоенная сестра. Скиталец, которого я могу подвести без угрызений совести. Сестра, что всю ночь не спит, глядя на пустое пространство, где должен быть ее брат…
«Довольно. – Я вытряхнула эти мысли из головы. – Не смей, мать твою, так выглядеть перед Пеплоустами. Не переживай за нее. Кроме того… – Я мрачно скривилась. – Если Урда не выберется отсюда живым, то ты, ясен хер, тоже».
* * *
Так бывает не всегда – на моей памяти, по крайней мере, – но если ты оказываешься в темном подвале, вдали от тех, кто может услышать, и смотришь на дверь, за которой почти определенно ждет гибель, то ты, наверное, любишь принимать плохие решения.
– И все?
А еще тебе, наверное, нужно перестать водиться с мудаками.
– А ты чего ждал? – поинтересовалась я.
– Не знаю. Что-нибудь более загадочное?
Урда, сощурившись, окинул взглядом дверь – массивный, окованный железом барьер, который непонятно что забыл в подвале чайной.
– Я слышал истории о Пеплоустах и их… рынках. – Он сморщился так сильно, что я разглядела очертания его черепа. – Грязные, жуткие слухи о телах, которые режут на ингредиенты и эликсиры, способные подарить шесть секунд полного знания, а потом у тебя телесные жидкости из всех отверстий хлынут и… знаете что, а почему бы нам не придумать что-нибудь другое?
– Ага, воры в историях всегда кажутся круче, – вздохнула я. – А потом встретишься с парой-тройкой и узнаешь, что они просто мудаки при деньгах, которые работают на еще больших мудаков при деньгах.
– Так значит это все неправда? – Урда с надеждой улыбнулся. – Про тела… и отверстия?
– Нет, это полнейшая правда. – Джеро протолкнулся мимо него к двери. – Пеплоусты выдерут нам печень, если подумают, что заработают с них медный накл. – Он оглянулся на меня и Урду. – И если бы они не украли революционные технологии, нас бы тут не было. Заходим, находим нужное, убираемся. Согласны?
Я кивнула холодно. Урда – пылко. Джеро кашлянул, развернулся к двери и занес кулак. Два быстрых стука, пауза, три плавных, пауза подольше и еще шесть быстрых. Затем, с довольной улыбкой, Джеро отступил назад.
Воцарилось неловкое молчание.
– Что это за херь? – осведомилась я.
– Условный тайный стук, – отозвался Джеро. – Просто подожди.
Я открыла было рот, чтобы обратить внимание на идиотизм необходимости тайного стука, когда мы и так в тайной комнате тайной чайной, куда нас привела тайная, мать ее, ворона, но деревянная панель двери вдруг скользнула в сторону. В ней показалась пара усталых, покрасневших глаз, и голос, который как будто принадлежал не просыхающему шесть дней пьянице с полным ртом щебня, прохрипел:
– Чо за херь?
Джеро снова шагнул вперед, прочистил горло.
– Друзья. В поисках кое-чего особенного.
– Друзья? – Глаза сощурились. – Хм. Странно. А я чо-т вижу только кучку недоумков. Но эй, если увидишь мудозвона, который тут стучал, будь добр, передай ему, ей или им, что мы этим дерьмом больше не страдаем. Чудненько. Спасибо. А теперь свали на хер.
– Погоди, я…
Возмущение прервала хлопнувшая заслонка. Джеро на мгновение зло стиснул зубы, но потом закрыл глаза, выдохнул, потер виски. Ярость уступила место размышлению, шестеренки его разума заскрежетали, пытаясь родить новый план как попасть внутрь.
И я уверена, Джеро выдал бы что-нибудь великолепное. Но эта ночь была слишком долгой, и я очень устала.
Так что пустила в ход собственный план.
Я отпихнула Джеро, прошла к двери и трижды врезала по ней кулаком. Заслонка сдвинулась, на меня воззрились все те же покрасневшие глаза.
– Лады, этот стук в самый раз, – прохрипел из-за двери голос, – но сдается мне, я сказал, что… что…
Голос умолк, глаза наткнулись на меня. Я стянула с лица – украшенного кровью и длинным шрамом – палантин и уставилась в ответ. Не стану лгать, то, как эти глаза распахнулись, когда он осознал, кто тут ему стучал?..
– Ох бля… это ты.
Не лучше, чем секс. Но около.
– Знаешь меня?
Молчание. Потом глаза мотнулись туда-сюда – кивок.
– Знаешь, как я войду?
Он облизнул сухие губы.
– Как?
Я пожала плечами.
– Думала, сам решишь. Ты нас впустишь. – Я откинула палантин дальше, положила на черную рукоять Какофонии ладонь и задумчиво побарабанила пальцами. – Или я постучу еще раз.
И снова молчание – глубокое, долгое, натянутое настолько, что человека задушить можно. Покрасневшие глаза пялились на меня, взгляд прыгал, оценивая, просчитывая варианты того, как все кончится, и сколько из этих вариантов кончатся чьими-нибудь кишками на стенах.
Заслонка снова захлопнулась. Я вздохнула.
– Ну, я пыталась.
Какофония едва успел покинуть кобуру, как раздался лязг чего-то увесистого и металлического. Потом пауза. А за ней дохнуло едкой вонью химии, пыли и денег – тяжелая дверь приоткрылась, и наружу шагнул изнуренный мужчина.
Низкорослый, щуплый, в мешковатой одежде с пятнами от еды, со всклокоченными волосами, собранными в высокий хвост, со щетиной, с длинной трубкой во рту. Одна ладонь покоилась на деревянном мече, заткнутом за пояс; закатанный рукав демонстрировал татуировку в виде широкого дерева на предплечье.
