— Ну? Что рисуем? — Финист выжидательно покосился на Катерину.
— Можешь сделать брюнета с темными глазами, и чтобы волосы гладкие длинные? — Катерина склонила голову набок.
— А тебе, что, такие нравятся? — ехидно уточнил Степан, не замечая как напрягся Ратко, ожидая ответа.
— Я-то тут при чем? — удивилась Катерина. — Нам надо что-то яркое, запоминающееся и совсем непохожее на самого Финиста, мало ли, видел его тут кто-нибудь. А он-то не королевич ни разу и очень даже женат!
— Умница! — Баюн перетек по лавкам к Катерине и потерся о её плечо головой. — Правильно! Надо всё предумотреть! Финист, парик лучше без челки, просто прядь на лоб выпусти. Вот! Отлично!
Ратко, остолбенев, смотрел, как Финист рисует себе новое лицо! Что-то вложил в глаза, и они стали черными, одел на голову накладные волосы. И начал наносить какие-то мази на скулы, нос, подбородок. — Княжич, не пугайся! — насмешливо сказал Ратко Финист, который видел его изумление в зеркале. — Кот, усы клеим?
— Нет, лишнее, перебор. И так сойдет. Чуть смуглее и нос потоньше. Вот! Отлично! — Кот кивнул головой. — И от твоего актерства толк есть!
— Да я один из самых красивых и талантливых актеров!!! — возмутился Финист.
Кот не обратил на это ни малейшего внимания. — Жаруся, одень его поярче да побогаче! И так, чтоб не по-нашему.
Жаруся порхнула к Финисту, воткнула ему в шов на рукаве перышко, призадумалась, и через секунду на лавке сидел роскошно одетый по французской средневековой моде черноволосый и черноглазый красавец! — Сойдет? — грозно спросила Жаруся у Финиста.
— А, может? — он открыл было рот, но покосился на огоньки отчетливо заплясавшие в оперении в непосредственной близости от его головы и вздохнул. — Сойдет, сойдет. — он встал, покрутился перед зеркалом, расправил пышный плоеный воротник, и спросил, — А на ком я поеду?
Баюн замялся, переглянулся с Катериной и заюлил, — Ну, найдем конька, не переживай!
— Что значит «найдем конька»??? Я — королевич, принц, а то и молодой король! Мне нужен королевский конь! Да, ещё чтобы летать мог! И не из знакомых! Сивку, например, сразу узнают!
— Да что ты кипятишься! Я сказал найдем, значит, найдем! Волчок, а Волчок?
— А? — в кои-то веки Бурого Волка застали врасплох! Волк настолько увлекся преображением никчемного Сокола в кого-то совсем другого, что не сообразил, что ехать-то Финисту действительно не на ком! Кроме… — Нет! Нет, и ещё раз нет! — рявкнул он.
— Волк, а придется! — Баюн грозно подмигивал Бурому. — Придется, я говорю. — он произнес это с нажимом.
— Да хоть сам оборачивайся, я не буду!
— Я не конь и летать не умею! — вывернулся Баюн.
— И я тоже не конь, и кстати, считай, что я летать разучился! — Волк рычал на Баюна, а потом смерил взглядом ухмыляющегося Финиста, особенно задержавшись на золотых шпорах.
Спорили до хрипоты, и в конце концов, Волк, ставший великолепнейшим золотистым конем, с белыми чулками и широкой полосой — проточиной на морде, чрезвычайно мрачно предупредил Финиста, что если тот посмеет шпорами его хоть тронуть или плеткой хлестнуть, то больше уже никогда и никуда не полетит! И ни на ком! — Разорву и сожру!
Подготовив главное действующее лицо, стали решать, куда «королевич» повезет Авдотью.
— Ну, куда-куда, сюда только! Заморочить девицу я смогу, разумеется. И ей будет казаться, что она в роскошных палатах, но ты сам-то не позабудь, где ты… А то увлечешься ещё!! Голову, к примеру наклонять надо, когда заходишь! Так-то будет казаться, что дверь высокая, но не пригнешь, треснешься, мало не покажется! — Баюн обошел вокруг разряженного Финист. — И, да, когда ты девушку-то отдавать будешь, смотри, чтобы парик не упал, а грим не смазался!
— Отвяжись, сам знаю! — капризно проговорил Финист. — У меня другой вопрос, cам посуди, где этот её Тимофей, а где я? Вдруг, я ей тут в любви признаваться буду, а она возьмёт, да и согласится со мной ехать? — Финист даже головой затряс от ужаса.
— Скажешь, что видишь в её глазах сомнение и затаённую любовь к сопернику. — отмахнулся Баюн, — Чтоб ты, да струсил перед такой ерундовой ролькой? Не узнаю я тебя… Хоть, говорят, даже самые талантливые из актеров, как бы это… А, выгорают…
— Да как ты смел???! — взвился оскорбленный Финист, — Да я Ромео хоть сейчас сыграю!
— Староват ты для Ромео! — сухо констатировал Баюн, — Но для наших целей сгодишься. И не ори, а то когтями испорчу и грим и физиономию.
Следующим утром в царский терем вбежал в страшной панике запыхавшийся боярин Гостемил, отец Авдотьи, пал в ноги царю Василию и завопил:
— Царь-батюшка, не вели казнить! Не уберегли!
— Кого ты там не уберег? — царь недовольно поморщился.
— Евдокию! Авдотью мою. Увезли!
— Чего? Кто? — удивился царь.
— Да кому она нужна-то? — небрежно стросила царица.
— Да сейчас об этом уж весь город твердит! — загомонили приближенные царя, с топотом вваливающиеся в палаты за боярином. — Авдотью-то заморский королевич-красавец увез! На золотом летучем коне! Сказал, что увидал он в зеркале волшебном, что девица по любви заколдованного принца спасла, из чудища в человека вернула, а тот, дескать, ты уж не прогневайся царь-батюшка, девицы-красавицы, не оценил, не понял, какая это редкость, да ценность, а раз так, то увозит этот самый королевич красавицу к себе! Сказал, что ему самому такая нужна! — запыхавшиеся бояре, высказав всё одним махом, замолкли. В палатах восцарилась тишина.
— Авдотью? Куда это к себе? Она ж за сына моего просватана! — наконец выговорила царица. — Какой-такой ещё королевич?
— Ой, матушка-царица! Красавец, говорят, неописуемый! Сам такой… Ах, какой! Весь в бархате, плащ блестит, сапоги каменьями изукрашены алыми, шпоры золотые. Кафтан на ём с кружавами, тож весь в драгоценных каменьях, да жемчугах! Глазищща черные, волосы как вороново крыло по плечам! — загомонили царицыны приближенные. — А конь-то, конь, такого у нас и не видали. Золотой, как есть, золотой! А глазищами сверкает, аки лев! Аж страшно!
Царица сначала было обрадовалась, что невозможная Дунька-Авдотья, наконец-то исчезла! И не надо сына на ней женить. Но, чем больше глупые бабы описывали похитителя, тем больше царицу терзало смутное подозрение, что если такому красавцу неописанному и богатею несчитанному, понадобилась это самая Дунька, то, может, она и Тимофею нужна была?
— А эта самая невеста-то наша сама согласилась? — из боковой двери показался, вот принесла его нелегкая, Кот Баюн, и давай у боярина Гостемила выспрашивать. Мало что ли без него хлопот было!
— Да куда там! Она на улицу-то только вышла, чтобы в терема рукодельные идти, куда её матушка-царица послала вчера, как прямо с неба валится этот самый королевич на коне, и давай на всю улицу ей говорить, что мол, прослышал, да увидел в зеркальце, да влюбился, да это редкость такая бесценная, уж сколько невест он себе перебрал, а всё не та, да не та! А наша, мол, та! — несмотря на трагичность момента, Гостемил почувствовал некоторую отцовскую гордость! И продолжил. — И давай её просить с ним поехать! А она ни в какую! Как ты можешь, говорит, я за другого просватана, и его одного люблю! Тут этот королевич с облегчением и говорит, что, мол, и только-то? И где же это суженый твой? И когда ж свадьба-то? И не воротят ли от тебя нос, не понимая счастья своего? А раз так, то это никак вовсе и не считается. Езжай, мол, со мной! Я не юнец-слабак, я на тебе хоть завтра женюсь и счастлива будешь! Золотом осыплю, жемчугами покои твои выложу! А она-то ни в какую, бежать кинулась!
