– И тебе нравится? – последнее слово я произнесла с особо брезгливой интонацией.
Купальня пустовала. Как пояснила Гибкая, средние и низшие наложницы пользовались после процедуры дефлорации особыми полотенцами.
– А с высшими сейчас занимаются жрец и его помощницы, их только к ужину отпустят с ложа. Вот тогда они сюда придут.
Попробовала кончиками пальцев воду и, скинув рубашку, погрузилась в ее нежные объятия. Они помогут не думать о том, что творилось сейчас наверху.
– Ты не думай, им хорошо. – Гибкая присела у бортика, обхватив колени руками. – Я сама жутко радуюсь, когда попадаю кому-то из наших. Пусть они более, – она ненадолго замолчала, подбирая нужное слово, – изобретательны, но не грубы. А насчет «нравится» низших не спрашивают. Какой мужчина придет, такой у меня и будет. Безо всяких ласк, сразу. Без масла я бы вообще давно умерла, – по секрету призналась она, покосившись на дверь: не подслушивает ли кто. – Альцеста ворчит, твердит, мы сами должны возбуждаться, преисполненные благостью богини. Сама бы попробовала, карга старая! Ведь ни разу в храме не работала. Я и на бордель согласна, оттуда хоть выбраться можно. Тут – беспросветно.
Женщина махнула рукой и отвернулась. Хотя, какая она женщина, немногим старше меня. Смуглая, с иссиня-черными волосами, Гибкая не походила на рьянку. Мои сомнения подтвердились, в храм ее привезли из другого завоеванного Фрегией государства.
– У нас бунт случился, – рассказывала Гибкая, смотря мимо меня в пространство. Тяжело давались ей воспоминания! – Фрегийцы свирепствовали, убивали, грабили, насиловали. И так три дня, пока император не запретил. Потом всех девственниц, где остались, забрали без разбора в низшие. Я еще подростком была…
– Скоты!
С силой ударила ладонью по воде, отчего по ней разбежались круги. Если бы могла, не оставила бы от Фрегии камня на камне.
– Встречаются, – грустно улыбнулась Гибкая. – Нынешний жрец, например. Экон готов трахать все, что движется, круглые сутки, его сдерживают только иные обязанности. Так бы лежали мы в ряд, а он нас по порядку пользовал. Силы мужской немерено! В гареме двадцать девчонок, ни одна не обижена. Говорят, прежний был иной. Я его еще застала, дряхлого совсем. Мужчин при нем пускали в храм по праздникам или в качестве награды. Нам подарки приносили, ноги омывали и только потом на лежанку укладывали. Сейчас сама видишь… Экон под себя культ богини переделал, оргию за оргией устраивает. Утверждает, будто такова воля Эрон, а на самом деле набивает свой карман и удовлетворяет болезненную похоть.
– И что будет?.. Что будет после того, как ты не сможешь?
Страшный вопрос, но его надо задать. Мне не безразличны судьбы девушек из моей партии, той же Попки.
– Ничего. Могут в бордель в рабство продать – низшие бесправные. Но обычно мы сами умираем: тяжело очень. Я, к примеру, с утра двух помощников жреца ублажила, а до восхода еще мужчин пять обслужу. Сейчас хоть продохнуть можно. Помню ночи, когда с лежанки не вставала, ноги не сводила, один за другим шли. Сама не понимаю, как выжила. Мстили тогда нам за бунт, за убитых солдат. Но ты не переживай, в гареме совсем другая жизнь.
Потрясенная, я не двигалась, позабыв о том, зачем попросилась в купальню. Из головы не шли слова Гибкой. Это же пытка! А она говорила так буднично, без всякой злобы к мерзавцам. Сомневаюсь, будто с продажными женщинами обращались столь жестоко. Радовало одно: в ближайшие пятнадцать лет храм не пополнится. А там, глядишь, император внезапно поперхнется рыбной костью, а от Фрегии не останется и следа.
– Прости, мне пора, – извинилась Гибкая. – Нужно красоту навести, поудобнее лежанку выбрать и у Альцесты записаться. Если ее умаслить, она мужчин получше дает и отдохнуть подольше. Когда средние девочки заняты, можно даже в отдельную комнату попасть, хотя мне больше в воде нравится. Ты тут не засиживайся, а то за наложницу примут. Как закончишь, поднимайся наверх и ступай до дверей с гербом Фрегии. Там покои для тех, кого готовят на продажу. Поешь, поспишь, а завтра кто-то из помощников жреца придет вас обучать. Я слышала, вы сразу с мужчиной станете. Повезло!
В последнем я сомневалась, но спорить не стала. У каждого свое понятие о счастье.
Гибкая упорхнула. В купальне сразу стало холодно и неуютно. Украшенная затейливыми изразцами, она наводила на мысли о неведомых восточных дворцах, в один из которых меня, возможно, продадут – кто сказал, что на рынок заходят только фрегийцы. Однако пора. Не хватало еще встретиться здесь со жрецом! Если он столь похотлив, как рассказывала Гибкая, то легко подкараулит и доделает начатое. Подобной сомнительной чести я не желала, поэтому, прикрывшись, торопливо вытерлась, накинула рубашку и поспешила наверх.
За раздвижной дверью с изображением фрегийского герба – перекрещенных меча и сабли на фоне императорского скипетра – оказалась большая светлая комната. По полу обильно разбросали подушки, но для комфорта к ним добавили диваны. Они, словно змеи, вились вдоль стены, образуя бесконечное ложе. На мягкой бархатной обивке устроились Подарок и Куколка. Наклонившись друг к другу, они о чем-то тихо говорили, но при звуке открываемой двери замолчали и как ошпаренные отскочили в разные стороны.
– Уфф, это ты! – с облегчением выдохнула Куколка и поправила обнажившую бедра сорочку. – Он тебя все-таки тронул, да? – сочувственно поинтересовалась она. – Очень больно?
Успокоила девушек, заверив, что никто ко мне не прикасался, и тоже залезла на диван. Пусть на полу ковры, но ногам прохладно – обуви наложницам любого ранга здесь не полагалось.
– Что тут и как? – решила прояснить местные порядки.
– Ужин обещали принести, – апатично отозвалась Подарок. – Никаких особых запретов, только из храма нельзя выходить. Завтра обещали занятия, станут учить правильно услаждать будущего хозяина. Через две недели увезут на продажу.
– А бедным девочкам прямо сегодня придется, – всхлипнула Куколка.
Все мы понимали, о чем шла речь.
– Некоторым уже пришлось, – поправила ее Подарок. – Или думаешь, за стеной птица кричала?
Рыженькая закрыла лицо руками и замотала головой.
– Это так страшно, Ничья! Они умоляли не делать, а те все равно делали. И на галерее… Я не смогу с мужчиной!
– Сможешь, – отрезала Подарок. Самая старшая из нас, она рубила с плеча горькую правду. – Умоешься слезами и отдашься во всех позах, хоть при свидетелях, хоть без. Пойми, дурочка, ты теперь не человек.
– То есть тебе нравится? – напустилась на нее Куколка.
Никогда не видела ее такой. Маленькая, хрупкая, она превратилась в тигрицу. На миг показалось – ударит, но, пару раз толкнув собеседницу кулаками в грудь, Куколка унялась.
– Нет, не нравится. – Оставалось только восхититься спокойствием Подарка. – Но что я могу? Убить жреца, Альцесту, сборщицу? О стране нужно думать. Жизни других дороже моей чести, если ради спасения моего города нужно прогнуться, я прогнусь, только никогда не забуду. И вам то же советую: ласкать, играть по местным правилам, но помнить.
