Алекс взял ее за руку. Рука была влажной и прохладной.
— Я боюсь, — сказала она.
— Я буду с тобой.
— Что, если доктор сумеет помочь мне вспомнить лицо и имя человека с механической рукой?
— Будем надеяться, что да.
— Но если у нас будет имя, тогда мы будем искать его, да?
— Мы обязательно это сделаем.
— И когда мы найдем его...
— Это будет, как сказала вчера Марико: когда ты, наконец, найдешь его, он не будет и наполовину так ужасен, как в твоем кошмаре.
— И как сказала я, хотелось бы, чтобы это было так.
— Доктор ждет. Нам не стоит опаздывать.
— Я готова, — сказала Джоанна.
Она задрожала.
Глава 34
Когда они вошли в приемную доктора Инамури, Алекс почувствовал себя так же неловко, как и Джоанна. Ему очень хотелось повернуться и уйти.
Алекс Хантер не любил докторов: терапевтов, педиатров, хирургов, окулистов, урологов и всех прочих специалистов, даже дантистов, он не любил их всех в равной мере. В детстве ему часто приходилось общаться с докторами. Нередко его родители были настолько грубы с ним, что причиняемые ими повреждения нельзя было оставить незамеченными. Если синяки могли зажить сами по себе и ссадины можно было оставить без внимания, то сломанные кости, очень глубокие порезы и выбитые зубы требовали умелых рук врачей. Его мама не отводила его к одному и тому же доктору более двух раз, потому что боялась, что у кого-нибудь могут возникнуть подозрения насчет бесконечного потока "несчастных случаев", в которые попадал Маленький Алекс. И у нее всегда была в запасе сказка для доктора: "Маленький Алекс гулял и упал с лестницы. Маленький Алекс упал с качелей на площадке. Маленький Алекс стащил кастрюлю с кипятком с плиты, когда я отвернулась, и я никогда не прощу себе эту безалаберность: ведь я знала, что он был в кухне. Маленький Алекс играл с ножом, когда я не видела, хотя я тысячу раз говорила ему не трогать острые предметы: ножницы, ножи, иглы и т. д., но, конечно, он не послушался меня — теперешние дети думают, что они все знают". А Маленький Алекс подтверждал ее истории, потому что боялся, что доктора не поверят ему, если он осмелится рассказать правду, и когда они вернутся домой, родители закатят взбучку еще более худшую, чем та, что привела его к врачу. Большинство докторов выслушивало выдумки его мамаши без тени подозрения, возможно, потому, что они хотели им верить. Если бы они не верили, это принесло бы им неприятности и беспокойство, чего ни один из них не желал. Некоторые из них, казалось, видели обман, но ни у кого не хватило мужества действовать. Маленький Алекс никак не мог понять, почему они оставались безучастны, но по мере того, как он подрастал, начал понимать, что они беспокоились о том, что Большой Алекс мог привлечь их к суду за клевету. По тем примерам, с которыми ему приходилось сталкиваться, он знал, что Большой Алекс был неуправляем, когда судил какого-либо представителя медицинской профессии. Как бы то ни было, Маленький Алекс не любил докторов и вообще чувствовал себя неуютно, когда бывал в их обществе.
Доктор Оми Инамури, казалось, был исключением. Ему было около пятидесяти, стройный, на дюйм ниже Джоанны, с легкими морщинками, похожей на бумагу кожей и теплыми карими глазами. Его улыбка была быстрой и щедрой. В своей работе он использовал все — глаза, голос, жесты, то, как он наклонял голову, когда слушал их, — множество приемов поведения, чтобы убедить, что он глубоко интересуется пришедшими к нему, и через пять минут Алекс поверил ему. Внутренняя отделка приемной была успокаивающе уютной. Маленький письменный стол располагался в углу. Одна стена была от пола до потолка занята полками, полностью заставленными книгами, другая стена затянута гобеленом, изображающим покрытую лесом горную страну, водопад и реку, по которой к деревушке, примостившейся у подножия водопада, плыли лодки со сложенными парусами. Пушистый ковер был коричневого цвета. Алекс удивился, не увидев в кабинете традиционной для приемной психоаналитика кушетки. Что касается мебели, там был низкий кофейный столик, вокруг которого располагались четыре кресла. Кресла были бежевого и темно-бордового цвета и очень удобные. Сделанные из сосновых дощечек ставни на обоих больших прямоугольных окнах были закрыты. Непрямое, мягкое электрическое освещение приятно расслабляло. Воздух был пронизан сладким, едва уловимым ароматом, который Алекс попытался определить — возможно, это запах лимона.
Алекс и Джоанна сели в бежевые кресла, а Инамури сел в одно из бордовых. Они рассказали ему о деле Шелгрин. Доктор был тронут и отнесся к ним очень хорошо. Он сумел понять, почему они не захотели обнародовать свое открытие, точнее, почему они не осмелились обнародовать его — они не могли этого сделать, пока не узнают побольше о людях, ответственных за это чудовищное превращение. Инамури был сдержанно оптимистичен по поводу лечения гипнозом.
— Однако, — сказал доктор, — здесь есть одна проблема. Обычно я не применяю гипноз, пока не проведу основательную подготовительную работу с пациентом. Я пришел к выводу, что лучше всего начинать с обязательных стандартных тестов, ряда случайных бесед, диалогов, хорошо знакомых вопросов, какие обычно задают психиатры. Я продвигаюсь вперед медленно и в совершенстве исследую проблемы моего пациента, как те, которые есть на самом деле, так и те, что существуют только в его воображении. Это продолжается до тех пор, пока я не установлю истинное положение вещей. И только тогда я использую гипноз, если к этому есть показания. Но прежде, чем я смогу сделать для вас, мисс Ранд, все, что в моих силах, я должен хорошо вас узнать: что вы любите и не любите, ваши радости, страхи, тревоги, что угнетает вас, что поднимает ваш дух, тысячу и одну вещь о вас. И если я не получу всю эту информацию, я не буду знать, как лучше всего применить к вам гипноз. Я не буду знать точные моменты вашего прошлого, на которые следует воздействовать гипнозом. Вы понимаете, что все это требует времени. Недели. Даже месяцы. А вы, как я понимаю, хотите начать сразу с гипноза.
— Я понимаю, что обычно вы продвигаетесь медленно, — сказала Джоанна, — и понимаю, почему. И ценю ваш подход к пациенту. Но у нас нет этих недель и месяцев.
Алекс произнес:
— То, что эти люди сделали с Уэйном Кеннеди, надо рассматривать как предупреждение. Они дают нам только день или два, чтобы извлечь из этого урок. Когда же они увидят, что мы не испугались, они предпримут что-нибудь еще более жестокое с Джоанной или со мной. Может быть, даже с Марико.
Доктор нахмурился.
Джоанна сказала:
— Уважаемый доктор, я не психиатр и, возможно, не имею права говорить так, но мне кажется, что мой случай уникален. Каждый второй ваш пациент страдает от состояния, которое развивалось исподволь и незаметно в течение многих лет, от неврозов, которые, как правило, являются результатом воздействия окружающих факторов. Но все, от чего страдаю я, было насильно внушено мне десять или около того лет назад. Это произошло в какой-то комнате, насквозь пропахшей антисептиками и дезинфицирующими веществами. И сделано это было человеком с механической рукой. С вашими другими пациентами вы проводите огромную работу, чтобы раскрыть источники их заболеваний. Но в моем случае мы знаем этот источник, и он находится вне меня. Единственное, чего мы не знаем, — это зачем и кто. Принимая все это во внимание, не могли бы вы только на этот раз отложить ваши привычные методы лечения.
