— Самантой Спейд. А что произошло после окончания учебы?
— Год я проработал в крупной чикагской фирме, специализировавшейся в корпоративном праве. Но, оказалось, такой образ жизни не очень-то мне подходит.
— Вы променяли перспективную карьеру адвоката на то, чтобы быть частным сыщиком? — спросила недоверчиво Джоанна.
— Она не была особо перспективной. Но одну вещь я выяснил точно: не все юристы богаты. Среднее жалованье фактически составляет двадцать пять тысяч долларов в год и еще меньше, особенно у начинающего. Когда я был молодым, для меня это были большие деньги, но я быстро понял, что правительство будет отхватывать большой кусок в виде налогов. То, что мне удалось скопить, не оставляло надежды и на колесо от "роллс-ройса".
— А вы хотели жить, как те, что ездят на "роллс-ройсах"?
— А почему бы и нет? Противоположное я испытал еще ребенком. Зная, что бедность не облагораживает, я хотел все, что мог заработать своими руками. Через пару месяцев составления деловых писем мне стало ясно, что действительно огромные деньги шли только боссам крупных фирм. К тому времени, когда я смог бы добраться, работая таким образом, до этой верхушки, я был бы слишком стар, чтобы полной грудью насладиться заслуженным вознаграждением.
В двадцать пять лет Алекс Хантер решил, что работа частного детектива будет перспективной в следующие несколько десятилетий. Он оставил адвокатскую контору и устроился работать одним из пятидесяти сотрудников в агентстве Боннера, где намеревался изучить этот бизнес изнутри. Его зарплата была даже меньше, чем когда он был начинающим адвокатом, но он также получал и относительно существенную премию за каждое удачно проведенное расследование. Будучи честолюбивым, интеллигентным и умным, он справлялся с работой лучше, чем любой из его коллег. Алекс по-умному помещал свои капиталы и к тридцати годам смог взять в банке кредит, чтобы купить у Мартина Боннера его агентство. Под руководством Хантера компания разрослась, укрепилась ее репутация и рентабельность. Ее экспансия распространялась на все сферы этого рода бизнеса, включая платежи, вклады и обслуживание систем сигнализации. В своей отрасли это была одна из крупнейших в мире корпораций, в которой работало более двух тысяч человек и которая имела отделения в восьми крупных городах.
— Вы действительно миллионер? — спросила Джоанна.
— По крайней мере на бумаге.
— Я думала, что миллионеры путешествуют в сопровождении свиты.
— Только опасающиеся путешествуют со свитой.
— Полагаю, у вас есть свой "роллс-ройс"?
— Даже два.
— Мне никогда не приходилось обедать с миллионером.
— А что, от этого у пищи вкус другой? — спросил Алекс, посмеиваясь.
— Мне неловко.
— Ради всего святого, почему?
— Все те деньги, — сказала она, — они... ну, я не знаю почему точно, но мне неловко.
— Джоанна, никто не относится к доллару с большим уважением, чем я. Но я также понимаю, что деньги ни подлые, ни благородные, это нейтральная субстанция и неизбежная часть любой цивилизации так же, как день и ночь есть естественное следствие вращения земли. Из нас двоих преклоняться надо перед вами. Вы одаренная и явно трудолюбивая певица. Кроме того, вы истинно чудесный ресторатор, а это не только бизнес, но и не в меньшей мере искусство. Я должен чувствовать себя неловко в присутствии столь многих талантов.
Некоторое время Джоанна молча смотрела на него. Алекс мог бы сказать, что она его осуждает. Затем она отложила свои палочки для еды и промокнула рот салфеткой.
— Господи, вы понимаете, чего вы здесь наговорили?
— Разумеется, понимаю, — сказал Алекс. — Разве я осмелился бы быть неискренним? Разве вы забыли вашу речь о том, чтобы быть до конца честными друг с другом?
Джоанна качнула головой, как будто была удивлена, и ее золотистые волосы нежно заискрились:
— Теперь я более чем когда-либо благоговею перед вами. Большинство мужчин, кто начинал с ничего и сколотил большое состояние, к сорока годам становятся невыносимыми себялюбцами.
Алекс не согласился.
— Это не совсем так. Что касается меня, здесь нет ничего особенного. Я знаю многих богатых людей, и большинство из них также скромны, как какой-нибудь конторский клерк или парень, работающий за триста долларов в неделю на детройтском конвейере. Мы смеемся и плачем, и кровь у нас того же цвета, что и у всех. А раз уж мы затронули скромность, сейчас вы ее увидите. Мы слишком много говорили обо мне. А какова история Джоанны Ранд? Как вы оказались в Японии? В "Прогулке в лунном свете"? Я хочу услышать все о вас.
— Это не так уж интересно, чтобы стоило послушать, — сказала Джоанна.
— Ерунда, не верю.
— Нет, я серьезно. Моя жизнь кажется очень скучной по сравнению с вашей.
Он поморщился.
— Скромность — очаровательная черта характера. Но чрезмерная скромность не украшает. Я рассказал вам о себе. Теперь ваша очередь. Честно так честно. Я обещаю вам быть очень внимательным слушателем.
— Давайте сначала попробуем десерт, — произнесла Джоанна.
Алекс не мог решить, скрывала ли она свое прошлое или действительно робела перед ним.
— Ладно, — сказал он, еще не подготовленный, чтобы предъявить обвинение. — Что вы будете?
— Что-нибудь легкое.
Их официантка, приятная круглолицая женщина предложила им фрукты, и они согласились, оставляя выбор за ней. Им подали апельсины с молотым миндалем и мякотью кокоса.
Съев две апельсиновые дольки, Алекс спросил:
— Где в Штатах вы родились?
— Я родилась в Нью-Йорке, — ответила Джоанна.
— Одно из моих любимых мест, несмотря на грязь и преступность. Вам нравится Нью-Йорк?
— Я почти не помню его. Мой отец работал в одном из этих гидроголовых американских конгломератов. Когда мне было десять лет, он получил пост управляющего в одном из британских подразделений той компании. Я выросла в Лондоне и там поступила в университет.
— Что вы изучали?
— Сначала музыку, затем восточные языки. Я начала интересоваться Востоком: в то время я была страстно влюблена в одного японского студента, учившегося у нас по обмену. Мы с ним год снимали квартиру. Наша страсть расцвела и увяла, но мой интерес к Востоку остался.
— А когда вы приехали в Японию? — как бы случайно спросил Алекс, пытаясь не выглядеть как частный детектив, собирающий информацию по интересующему его делу.
— Почти десять лет назад, — ответила Джоанна.
"Совпадает с исчезновением Лизы Шелгрин", — подумал он, но ничего не сказал.
Джоанна с явным удовольствием взяла палочками для еды еще дольку апельсина. Маленький кусочек мякоти кокосового ореха прилип к уголку ее рта. Она слизнула его медленным движением языка. Наблюдая за ней, Алекс подумал, что она напоминает рыжевато-коричневую кошку, с вылизанной шерстью, полную энергии движения. Если бы она это услышала, то повернула бы голову с кошачьей грацией и посмотрела бы на него, как это делают кошки: сонливый взгляд сочетается с крайней настороженностью, любопытство смешивается с холодным безразличием, а гордая независимость еще больше пробуждает привязанность.
