Алекс пощипывал себя за ус. Его загорелая кожа побледнела до желтой.
— Я никогда не останавливался здесь раньше.
— Что?
— Я никогда не был раньше на этой дороге в Брайтон, и у меня, — сказал он, — нет ни малейшего представления, откуда я знаю о "Колоколе и драконе". Проклятье, сегодня это уже третий раз.
Он подошел к ближайшему окну и стал рассматривать темноту.
— Третий раз что? — спросила Джоанна.
— Третий раз я знаю что-то такое, что не должен знать. Третий раз я знаю, не зная откуда. У меня мурашки по спине бегут. Перед тем как я распечатал утром то письмо, я уже знал, что оно от сенатора.
— Но это была всего лишь удачная догадка, — сказала Джоанна.
— И прежде чем мы попали в его гостиничный номер, прежде чем я увидел, что его дверь приоткрыта, я уже знал, что Том Шелгрин мертв. Знал это!
— Предчувствие.
— Нет.
— Это ясновидящие, кто может...
— Не верь в это.
— Тогда назови это голой интуицией, — натянуто произнесла Джоанна. — Однажды ты рассказывал мне, что у тебя бывают сильные предчувствия и обычно они оправдываются.
Алекс отвернулся от окна.
— Это больше, чем предчувствие, Джоанна. Я знал это название — "Колокол и дракон". Я точно знал, как выглядит это место, хотя прежде никогда его не видел.
— Может быть, кто-то рассказывал тебе о нем и сказал, что здесь можно остановиться, если ты когда-нибудь поедешь в Брайтон.
Он покачал головой.
— Нет. Если бы мне кто-то рассказывал об этом, я бы вспомнил того человека.
— Ну, может быть, ты читал об этой гостинице в каком-нибудь путеводителе и видел ее фотографии.
— Я помнил бы и об этом.
— Но не тогда, если это было несколько лет назад. Может, ты случайно прочитал. Например, какой-нибудь журнал в приемной доктора. Что-нибудь такое, что ты прочитал и забыл, но что застряло у тебя в подсознании.
— Может быть, — сказал он, совершенно неубежденный.
— Что-нибудь вроде того, — сказала Джоанна, — что-нибудь вполне обычное. Ничего сверхъестественного здесь нет, а есть какое-нибудь очень простое объяснение.
— Простое? Я в этом не уверен, — мрачно произнес он. — У меня опять это странное чувство, будто нами управляют.
Он повернулся к окну, прислонился к стеклу и стал пристально всматриваться в темноту, как будто был уверен, что кто-то извне также пристально смотрит на него.
Глава 57
С приходом ночи температура в Лондоне упала на пять градусов. Теперь было около нуля. Ветер усилился, и дождь превратился в дождь со снегом. Возвращаясь домой из офиса "Филдинг Атисон", Марлоу ехал медленно и проклинал погоду. В ожидании столкновения, он втянул голову в плечи, а руками крепко вцепился в руль так, что костяшки пальцев побелели. Впереди, рядом и позади по обледенелой мостовой неслись машины. Он разумно пользовался тормозами и газом, держа стрелку спидометра между двадцатью и двадцатью пятью километрами в час. Он был зол на других водителей. Насколько Марлоу мог судить, он единственный не вел машину как маньяк-самоубийца.
"Они что — не хотят жить?" — крутилось в его голове. Его так и подмывало открыть окно и крикнуть им: "Какого черта с вами случилось, безумные ублюдки? Идиоты, вам жить надоело?" Впереди какой-то неопытный водитель нажал на тормоз. Слишком сильно. Слишком резко. Машину занесло. Плавно нажав на тормоз, Марлоу поздравил себя с тем, что предусмотрительно оставил слева от себя достаточно места, чтобы остановиться. Сзади жутко завизжали тормоза третьей машины. Марлоу вздрогнул и стиснул зубы, считая секунды до столкновения. Просто чудо, что пока еще никто в него не врезался. Марлоу очень хотел жить. Он нежно любил жизнь и хотел умереть не раньше своего сотого дня рождения, и обязательно в постели с молодой женщиной. С очень молодой женщиной. С двумя очень молодыми женщинами.
В этот момент его беспокойство обострилось тем, что он не мог сосредоточиться на управлении машиной так, как ему хотелось бы. Несмотря на постоянный страх, что какой-нибудь идиот врежется в него, его мысли были далеко. Последние несколько дней были наполнены неприятными предчувствиями и зловещими предзнаменованиями. Он не мог не думать о них.
Сначала — конфронтация с Игнасио Каррерасом. Когда Марлоу потребовал назвать настоящее имя Джоанны Ранд, этим он проверял свою силу против силы Игнасио. Он не ожидал обнаружить, что он более могущественный, чем Каррерас, но был уверен, что подтвердит их равенство в системе шпионажа. Но вместо этого он получил оплеуху. Тяжелую. Он все еще чувствовал боль от нее. Оказалось, что на их служебной лестнице Каррерас стоял выше, чем Марлоу, по крайней мере, в том, что касалось дела Джоанны Ранд. Когда Каррерас приказал не трогать ее, несмотря на все те трудности, которые она могла создать, он пообещал Марлоу подтверждение свыше. Дублирующие приказы приходили быстро и в энергичных выражениях. Марлоу опасался, что в худшем случае он получит строгий выговор от своего непосредственного начальника, но приказы спускались вниз из гораздо более высоких инстанций.
Он все еще переживал и чувствовал жгучую боль от потери престижа, когда из Америки примчался этот нелепый толстяк, Ансон Петерсон, и раскомандовался с королевским гонором. Марлоу не разрешили увидеть эту женщину по фамилии Ранд, даже на фотографии. Ему было приказано не разговаривать с ней, если она снова позвонит в Британскую Континентальную страховую. Не допускалось, чтобы он даже просто думал о ней. Петерсон руководил всей операцией, а Марлоу проинструктировали заниматься другой работой, как если бы он ничего не знал об этом кризисе.
Марлоу крайне неохотно сдавал каждый дюйм своих позиций. Каждая из его привилегий была заработана. Он ревностно охранял их. Бесцеремонная узурпация власти этим толстяком беспокоила и приводила его в ярость. Из этих раздумий его вывел резкий гудок. Грузовик, груженный мороженой птицей, занесло и почти притерло к его машине. Он быстро взглянул в зеркало заднего обзора и, увидев, что никого прямо за ним не было, нажал на тормоз сильнее, чем был должен — все в одно мгновение. Его машину стало заносить, он позволил колесам встать так, как им хотелось, и моментом позже снова овладел управлением. Грузовик проскользнул мимо, чудом не задев его, качнулся, будто собираясь опрокинуться, а затем, восстановив равновесие, умчался прочь.
Марлоу занимал целый верхний этаж большого трехэтажного восемнадцатикомнатного загородного дома, переделанного под квартиры.
Припарковавшись перед домом и выключив мотор машины, он с облегчением вздохнул.
Пока он бежал к двери, дождь со снегом попал ему за воротник и таял там, струясь холодными ручейками по спине, на протяжении всего пути через теплый подъезд и вверх по лестнице. Его била крупная дрожь. Марлоу открыл дверь квартиры и включил свет. Сделав два шага внутрь, он остановился, как будто уперся в стену.
