— О чем ты хотел поговорить? — бросаю пристальный взгляд на отца.
Смотреть на Роберта Кинга — все равно что смотреть на свое отражение.
Только на худшую часть себя.
Часть, которую ты заведомо отказываешься в себе принимать, ненавидишь всем сердцем, мечтаешь вырвать с корнем.
И в то же время, твердо знаешь: это проклятая часть всегда будет жить в тебе.
Как вечный не убиваемый паразит. Как яд, который содержится в твоем ДНК, крови, в сердцевине клеток.
Кинг предложил встретиться на нейтральной территории в окружении охраны с обеих сторон. Я согласился. В любой войне случается период мирных переговоров, или, по крайней мере — их видимость.
Мы находимся в просторном конференц-зале одного из пятизвездочных отелей Нью-Йорка. Ничего особенного для Манхэттена: панорамные окна от пола до потолка, обзорный вид на пыльные и старые небоскребы, что только в кино выглядят красивыми и атмосферными. Сейчас они просто служат подставкой для серых и сгущающихся туч. Небо выглядит так, словно олимпийские Боги затеяли на нем кровавую бойню, похлеще наших игр с валютами и акциями. Но мне по душе подобное визуальное сопровождение к разговору с Робертом Кингом. Отвратительная погодка на все сто процентов перекликается с моим настроением в данный момент.
Отец указывает на схематический график, отображающий конкуренцию трех самых успешных фармакологических компаний на рынке. Я уже знаю, какая из них выпустит «sins», модифицированный в лекарственный препарат.
— Совсем скоро, одна из них представит инновационный продукт. Именно о привилегиях, что полагаются мне, я и хочу поговорить. Я считаю, он создан нашими совместными усилиями. Заметь, тестировал его я. И только благодаря мне, ты смог внести изменения в формулу. Я любезно предоставил тебе зверушку для клинических испытаний, — я понимаю, к чему он клонит. Напоминает о том, что как лицу, принимающему участие в создании «sins», ему полагается вознаграждение.
— Я не хотел, чтобы это была Эрида, — нейтральным тоном отзываюсь я.
Я поделился с отцом своими наработками. В то время, когда я занимался этим, я нуждался в огромных вложениях, которые он мне и обеспечил. Этот факт — весьма темное пятно в моей биографии, но я был одержим идеей о создании мощного лекарства, и не мог тратить время на поиски других инвесторов. К тому же я был очень юн и глуп, и не думал в то время о том, что когда-либо буду задыхаться от чувства удушья, связанного с тем, что я должен отцу или чем-либо обязан ему. С другой стороны, именно это помогло мне впоследствии, построить свою компанию с помощью хитрости и мозгов, чтобы скорее перерезать пуповину финансовой зависимости.
Все это время, что мы стоим по разные стороны от длинного стола, нас сопровождают пристальные взоры секьюрити с обеих сторон.
— А какая разница, Дэниел? Другую жертву тебе не жалко? — усмехается отец. Его лицо обезображено скользкой, елейной маской. — Признай, Дэниел, — выплевывает Роберт. — Мы одной крови. Нам с тобой плевать на этих жалких людишек, — в этот момент, я замечаю, как напрягаются желваки одного из секьюрити позади Роба. — В тебе я вижу свое отражение. А ты во мне, — читая мои мысли, замечает отец. — Ты мой истинный сын. Моя плоть и кровь. Поэтому, к чему эта война и драма? Давай играть на одной стороне, — примирительно улыбаясь, продолжает Роберт.
Удивительно. Он считает, что я куплюсь на это?
— Почему мы не можем поделить рынок из-за какой-то дешевой бабы? Забирай ее себе. Эрида мне больше не нужна. Ты ошибся, когда сделал на нее большие ставки. Посчитал, что она станет для меня отвлекающим маневром. Но ты же знаешь, — пренебрежительно скривив губы, ставит перед фактом Роберт. — У всех свои триггеры. Ты помешан на чистоте, невинности, с откатом в обратную сторону. Меня же, триггерит — молодость и свежесть. Юность и непосредственность. Даже глупость! — взмахивая руками, продолжает он. — Ри уже не та, что раньше, — подводит черту Роб. И по тону его голоса, я могу определить, что он действительно так думает. — Девочки после двадцати уже не те.
Долбанный педофил. Больной на всю голову.
— Тебе плевать на Эриду из-за ее возраста? Как и стало плевать на мою мать, после того, как она стала чуть старше.
— О да. Я был помешан на твоей матери, как и на Эре. Мы познакомились, когда ей было шестнадцать. Она родила тебя в семнадцать. И с годами, становилась мне все менее мне интересна. Настолько, что я даже перестал уделять ей внимание и срывать на ней всех своих бесов. Именно от отсутствия моего внимания у нее и поехала крыша…, — ублюдок говорит о моей матери так, словно она была ненужным и непослушным домашним животным, с которым он был готов распрощаться в любой момент.
— Это случилось из-за тебя, — чеканю сквозь зубы, инстинктивно делая шаг вперед, словно готовлюсь сократить расстояние между нами и взять за воротник. Кулаки сжимаются с такой силой, что ногти врезаются в тыльную сторону ладони, даже через перчатки.
— Тише-тише, — отец картинно поднимает руку и выставляет ее вперед, создавая невидимый барьер между нами. — Не пачкай об меня руки, сынок. Ты по-прежнему помешан на этом? Как и Изабелла? — меня тошнит, когда его поганый рот пачкает имя моей матери. — Она говорила, что не хочет, чтобы я прикасался к ней, после того, как вступила в эту безумную секту. Говорила, что видит кровь на моих руках. Говорила, что даже если я тысячу раз вымою их со спиртом, она все равно будет видеть ее и чувствовать смрадный запах. Знаешь, почему она на самом деле носила перчатки? — он кидает выразительный взгляд на мои.
— Потому что у нее была паранойя. Она думала, что может заразиться чем-нибудь.
— Нет, все куда бредовее. Белла верила, что мы воспринимаем через руки. Плохую энергетику, как она это называла. Поэтому она все время носила их. Ты постоянно видел ее в перчатках, и стал подражать ей. Ее безумие передалось тебе…
— Это не так, — резко обрываю я, не собираясь вникать в его попытках казаться хорошим психологом. — Хотя это объясняет, почему ты ни разу не навестил меня в психушке, — припоминаю ему старые обиды.
Но давно без эмоций. Боли или обиды. Я ничего не чувствую к нему, кроме одержимой жажды поставить на место.
— Но давай перейдем к делу. Когда ты попадешь в тюрьму, клан Кингов окончательно развалится. Станет прахом на карте мафии. Ты войдешь в историю, как босс, при котором семья развалилась сама собой, без вмешательства других кланов. Звучит довольно жалко. А члены этой семьи…останутся без защиты и лидера. Как думаешь, сколько времени понадобиться полиции, чтобы посадить более половины из вас? — делюсь размышлениями я, прекрасно понимая, что отца беспокоит только собственная задница.
И читаю это в оттенках страха, переливающихся в его глазах.
— Об этом я и хочу поговорить, Дэнни. Прежде чем ты сделаешь следующий шаг против меня, ты должен знать, что теперь и у меня есть оружие против тебя.
— И какое же?
— Прямые доказательства того, что ты используешь инсайдерскую информацию и зарабатываешь на торгах огромные деньги. Абсолютно все доказательства этого слил мне именно Алекс Хоуп, — Роберт кривит губы, глядя на меня, как на самое нелепое и наивное создание во всем мире.
