— Эрида, — выдыхает он с благоговением. Я вряд ли испытаю подобные чувства к другой женщине. Ты особенная, — костяшки его пальцев касаются моей щеки. — Я тебя отпущу, девочка. Только знай, что, если отвернешься и уйдешь сейчас — ты больше меня никогда не увидишь. С зависимостью только так, маленькая. Стоит лишь раз пригубить в будущем…увидеть…почувствовать запах…и рецидив неизбежен.
— Никогда? Совсем никогда? Мы могли бы поддерживать связь…писать друг другу письма, — горько усмехаюсь я.
Мне тяжело с ним расстаться. Я чувствую себя так, словно остаюсь без покровителя. Без наблюдателя. И без…своего главного греха и порочного удовольствия.
Это все равно, что проснуться однажды и навсегда отказаться от шоколада.
— Нет, Ри. Если ты уходишь сейчас, то навсегда, — твердо повторяет свое условие Дэниел.
Я цепляюсь за него. Впиваюсь пальцами в его футболку. Задыхаюсь. Я зависима…все еще.
Мне трудно поверить, что я больше никогда его не увижу.
Никогда не растворюсь в его пленительной энергетике, не почувствую его силу.
Никогда не буду чувствовать себя плененной, порабощенной, покоренной «от и до».
И никогда больше не буду жертвой…никогда больше не стану заслуживать его любовь, его похвалу, его принятие.
Наверное, нужно просто принять решение. Разорвать токсичную связь. Понять, что так, как раньше — уже никогда не будет.
— А теперь уходи отсюда, — Дэниел делает шаг назад, лицо его сковывает ледяная маска. — Уходи, я сказал. Проваливай, — но я продолжаю смотреть на него, ощущая ручьи горячих слез, обжигающих еще свежие раны на скулах. — Уходи, Эрида! — рявкает, наконец, Кинг.
Его крик хуже пощечины. А последнее, тихое и нежное: «Уходи…я прошу…пожалуйста» больнее удара.
— Прощай, Дэниел — я беру его за руку, целую костяшки его пальцев и отпускаю крупную мужскую ладонь. — Спасибо, что тоже спас меня.
И я ухожу прочь, не оборачиваясь.
И я ухожу прочь, не оборачиваясь на мужчину, для которого в моем сердце всегда будет отдельная комната.
Темная, полная змей, грехов и пороков.
Она будет там.
Но я больше никогда ее не открою.
Дэниел У меня в груди черная дыра, размером с галактику.
Так странно…но именно ее существование, позволяет мне чувствовать себя живым. И если я не могу ощутить это через счастье и благодарность, то мне не стоит лишать этого других. В том числе и Эриду. Особенно сейчас, когда она стала совершенно другой.
Она прошла мою школу. Закалилась, как сталь. Ее сейчас просто так не прогнуть под себя, не подстроить. Это восхищает и расстраивает одновременно. Я лишился своей игрушки…
Но не потому, что она захотела этого, и я прочел это в ее глазах.
А потому что акт ее безусловной любви что-то изменил во мне, исправил. А как еще я могу назвать тот факт, что она спасла мне жизнь?
Я уже говорил, что не боюсь смерти. Но не хочу умирать. Меня ждут великие дела, и я намерен и дальше заниматься очищением мертвых душ. В этом я вижу свое призвание, что стоит выше желания удерживать рядом с собой любимую женщину.
И да…я действительно люблю ее. Но уже иначе. Я обещал ей плен и горечь. Боль и наслаждение. Взлет и падение. Я прежде умел любить только так.
А сейчас, я вижу, как измаял ее. Нас обоих. Выпотрошил ее душу, выпил до дна. Она пуста для меня сейчас, ничего не отдаст. Даже если силой возьму — брать будет нечего.
Она другая совсем теперь. Сильная. Повзрослевшая. Независимая. С четкими границами, который ни один Роберт Кинг не нарушит. А я…должен отпустить ее. Из любви.
Наверное, в глубине души, я хочу, чтобы меня тоже выбрали из любви, а не болезненной привязанности. И в глазах Ри, я явно читаю одно: она меня больше не выбирает. Теперь, когда она способна осознанно принимать решения, она, черт возьми, не выбирает меня.
Проклятье.
Я бью кулаком в стену, до крови разбивая костяшки своих пальцев.
Вслух прохрипев от боли, набираю здоровой рукой телефон Люка.
— Да, сэр, — сразу же отзывается мой поверенный.
— Люк, скажи адвокату Мориссону, чтобы готовил Хоупа к освобождению. Заплати столько, сколько он попросит.
— Но, сэр…вы говорили…
— Я изменил свое решение. Делай, что говорю, — все еще шипя от боли, отдаю прямолинейный приказ я.
Сбрасываю звонок, испытывая искреннюю радость от того, что могу делегировать неприятные мне дела Люку.
Это решение далось мне нелегко. И до последнего, я сомневался в его правильности. И все же, в этом мире есть куда более грязные души, которыми мне стоит заняться. Алекс Хоуп не входит в список «счастливчиков».
Я начал с отца и закончу куда более интересными кадрами. Самые великие дела и самые интересные партии еще впереди.
«Мы все лишь гости в этом мире, Дэниел. В грязном и хаотичном мире, брошенные и оставленные, потерянные на самом дне сознания Великого Создателя. И есть только один способ очиститься от грязи — познать все ее оттенки, прожить каждой фиброй души. Но это так страшно. Проще умереть, мой мальчик. Проще умереть…»— в глубинах сознания вспыхивают безумные слова мамы.
Мой отец расплатится за каждое мгновение ее безумия в тюрьме для особо опасных преступников.
Следующий в моем списке — Джордж Вестерн. Создатель секты, благодаря которой моя мать окончательно сошла с ума. Он еще не знает, какие приключения его ждут…и мне понадобится новое «оружие».
Новая зверушка.
А Эрида…она навсегда останется особенной. Самой уникальной в моей коллекции — девочкой, которая смогла переиграть меня.
Их было десятки «до нее». И десятки будут «после».
Но пока только она прошла по грани грехов.
И не упала.
Более того — не дала упасть мне.
А это дорогого стоит.
Эрида Ничто не приводит мои мысли в порядок так, как пешая прогулка. Покинув клинику, я запрыгнула в такси и отправилась гулять в Центральный парк. Единственный островок гармонии и умиротворения в центре Манхэттена. Просидела на камне у пруда, и бесконечно долго смотрела на двух плывущих по озеру лебедей.
Как завороженная, я наблюдала за тем, как они то и дело прикасаются друг к другу острыми клювами. Они выглядят мило. И хоть я и не понимаю лебединого языка, у меня нет никаких сомнений в том, что эти двое — влюбленная парочка.
По крайней мере, мне хочется так думать.
Все это время, из меня литрами выходили слезы. Приходилось то и дело оборачиваться назад, чтобы убедиться в том, что я никому не мешаю своими рыданиями. К счастью, моими верными слушателями оказались только белки и деревья, то и дело перешёптывающиеся между собой влажной листвой.
