— Ох, прах тебя дери… нашелся его превосходительство, — пробормотал Лука и остановился над телом, упершись в колени руками и пытаясь выровнять дыхание.
Хорошо, что курить бросил, а то бы сейчас только сипел, как спущенное колесо. Жжение отпустило — значит, с клиенткой можно было не торопиться и позволить себе передышку.
В четвертой форме легко опознавался адмирал — военный мундир лохмотьями, потемневшие награды, строгая и благородная дохлая морда. Которая прямо на глазах утягивалась, усыхала, съеживалась, с огромной скоростью проходя стадии, которые у природы заняли бы месяцы. Запах гниения ударил в нос — такой сильный, что даже давно привычного Луку скрутило в спазме тошноты. Ударил и тотчас развеялся. Мундир дотлел, остались обрывки. Награды, растеряв каменья и блеск, опустились на землю рядом с ржавой саблей и погнутыми ножнами с кортиком. От второй формы, которая еще минуту назад гоняла Луку, как медведь селянку, остались темные разрозненные кости и зубы.
Да уж, сто пятьдесят лет в могиле — не фунт изюма, бесследно не проходят. Наконец на ум пришла пословица, которая всю ночь крутилась на периферии сознания:
— Вот тебе, бабка, и Юрьев день! — Лука с размаху сел обратно на остатки ангела.
За пределы нормального происходящее выпирало все больше и фактурнее. Как-то сразу перестала казаться странной неучтенная шмакодявка с короной — шут его знает, в каком году ее зарыли. Вопрос теперь был в другом: за каким хреном поднялись давно сгнившие кости? И какая сволочь провернула такой силы обряд? Или это аномалия? Типа пришельцев.
В пришельцев Лука не верил, но и таланта поднимать то, что стало прахом, за коллегами тоже не замечал.
Первый разряд подразумевал возможность разговора с давно усопшими. Да, чем опытнее был упокойник, тем больший промежуток времени мог охватить. Лука подозревал, что для Каина не проблема разговорить и опричника, а его близнец по разряду Авель, заседающий в прокуратуре, мог копнуть еще лет на триста глубже — главное, чтоб сохранились какие-то кости, с чистым прахом побеседовать не получится, будь ты хоть трижды первого разряда.
«Поговорить» — было скорее жаргонным термином, чем фактом. По сути, некромант кости такого возраста читал: вытягивал из останков, поднятых в распадающуюся вторую форму, остатки памяти. Сил на это уходила масса, и при частом использовании такого чтения вероятность инсульта возрастала в сотни раз.
Сам Лука мог разговорить двухсотлетнего клиента — специально проверял свои пределы. Кстати, пределы были на пятнадцать лет больше, чем положено по разряду. Мелочь, а приятно. А вот поднять, нарастить на кости мясо, да еще и круги заставить нарезать, как молодого сайгака… Здесь пахло или фантастикой, или катастрофой.
На всякий случай Лука поковырял ботинком останки первого упокоенного клиента: тот в земле пролежал меньше, чем адмирал, но тоже достаточно — такое не поднимается в законченную форму и уж тем более не встает. Иначе бы весь земной шарик с самого появления человечества находился бы на осадном положении, а некромантам ставили бы храмы, резали девственниц и несли в дар последнюю рубаху. Как единственным спасителям.
Но «невозможное» плевать хотело на свою несбыточность и продолжало происходить.
Оставалось верить собственным глазам — на Скворцовском поднялись покойники вековой давности. А значит, появились шансы дотянуть до храмов с жертвоприношениями. В красках представив себя на троне с пучком девственниц в одной руке и стопкой последних рубах в другой, Лука ухмыльнулся.
— Не получается, — пожаловалась клиентка. С короной она перестаралась — тощая шея теперь еле удерживала костяные заросли.
— И не получится, — заверил Лука, выравнивая последнюю покрышку и накидывая предварительную сетку. — Расскажешь, с чего все началось?
— Иди ты, дядя, лесом, — тихо отозвалась клиентка, тратя все силы на удержание короны и одновременно пытаясь встать с насыпи. Сетка ее движения замедляла, не давая особо резво скакать.
Но дело было не в покрышке. Похоже, поднимались все трое покойников в связке, с зависимостью, и упокой адмирала и второго мертвеца шмакодявку ослабил сильнее, чем все ухищрения Луки.
— Деточка, я дядя недобрый. Могу сделать все быстро, а могу долго. И больно. Давай поговорим. Ты ж понятливая. Хоть и мертвая. В третью тебе уже не перекинуться — я не дам.
Шмакодявка сдалась, уронила голову на землю и устало прикрыла бельма:
— И не жалко тебе меня? И не пожила толком, и походить не дали. Холодно очень. Под землей холодно, мерзло. Лежишь там себе, слушаешь, как живые наверху колобродят. Разговаривают, плачут, смеются. Целуются даже. Лежишь и думаешь: почему они там, а я тут?
Лука на треп не купился — клиенты болтать горазды, на жалость давить тоже. Перекинуться она, конечно, не может, а вот если неосмотрительно ближе подойти — удавить постарается.
— Вы втроем очнулись? Разом? — начал допрос Лука.
Со стороны ворот коротко вякнула сирена и замолчала: команда Марка должна была появиться с минуты на минуту.
— Да. Проснулась в яме. Гроба нет, зато корона и двое рядом. Хорошие, сильные. А ты их…
— До меня тут работал еще один некромант. Видела?
— Нет, — клиентка злорадно блеснула бельмами.
Врать вторая форма не умела, а вот морочить и недоговаривать — запросто. Могла и не видеть, зато слышать и чуять. Стерва мелкая.
Лука злился — на клиентку, на себя и на ситуацию в целом. А злость работе мешала. Не зря же сам внушал зеленым стажерам: вторая форма — не человек. Там нет личности. Да, клиенты способны говорить и думать, у них есть дар убеждения и стопроцентная память. Помнят все от рождения до полета мухи вокруг лампочки в момент последнего удара сердца. Но хочет вторая только одного — согреться. И желательно о живую грелку. Вот почему близким покойника категорически запрещено присутствовать при подъеме. Начнет деточка жалобно мамку звать, мамка сдуру в могилу и сунется. А через мгновение уже остывать с переломом шеи будет.
Плита с ней, со шмакодявкой! Сейчас допросит и уложит обратно. С гарантией. Влад и без нее найдется.
— Третья форма, которая там, у конторы. Сколько их?
— Других? — клиентка откровенно наслаждалась, тянула слова и говорила нехотя, с ленцой. — Трое. Размажут тебя, как червяка.
— Как выглядят? На двух ногах, на четырех?
— Двое — на четырех. Еще один — на восьми.
Лука ругнулся: четыре ноги — отличная мобильность. Иметь дело со вставшим на восьми ногах проще, чем с тем, кто обернулся в костяного волка или кабана. Хорошо хоть двуногих нет.
— Имя, фамилия, дата рождения, дата смерти, — Лука сыпанул стандартными вопросами.
Клиентка не подвела — огорошила. Скончалась в четырнадцать от рака крови, в больнице. Потому и осталась в первой форме: с подтвержденными документами из больницы не поднимают — без претензий к лечению со стороны родственников никто лишней работы делать не будет. В земле провела сорок два года. Подняться сама по себе не могла точно. Однако ж нате вам!
