Лука заткнулся сам. Дошло со всей ясностью.
— Выходит, ты за мной встал?
Егор неожиданным жестом, очень по-человечески, потер виски. И тихо признался:
— Почти. Не так. На тебя смотрю, а меня внутри словно кипятком обдает. Ты, наверное, удивляешься, почему я про семью не спрашиваю. Про маму. Я помню про них. Лица, жизнь. Помню все, и... больше ничего. Если я узнаю, как они — во мне ничего не изменится. Если живы и здоровы — наверное, хорошо. Если нет — наверное, плохо. Но это слова: они не греют, не холодят. Они просто есть. Рядом с некромантами мне теплее. Как к костру подходишь в мороз, и хочется ближе. А от тебя жжет. Я не знаю, за тобой я встал или нет, но от мысли, что ты рядом и я могу тебя убить, когда захочу, — горячо. Горячее, чем от нее, — вставший кивнул на Настю, а потом снова уставился на Луку. — Я почти живой, когда хочу тебя убить. Даже глаза закрываю, а тебя вижу. Словно я стрелка компаса, а ты север.
— Любопытно, — Лука опешил, пытаясь справиться с потоком сведений и выцепить из них те, что помогут вынырнуть из гнилой ситуации.
Вторая форма давит, пытаясь согреться. Третья тоже греется, только раскатывает в мясные блины. И он, Лука, для своего ожившего напарника — такая печка на ножках. Прям открытие великой важности, хоть диссертацию пиши.
— Интересные вы твари. А еще говорят, месть — штука холодная, а она вон как согревает. Предположим, размажешь ты меня…
— Не размажу. Справляюсь.
— Я заметил — чуть в кювет не вылетели. Размажешь и…
— Потеряю память. Наверное. И опять будет холодно. Поэтому я хочу тебя убить и не хочу одновременно.
— Так что тебя сейчас выбесило так, что ты нас чуть не угробил? Или оно у тебя наплывами?
Вставший помолчал, подумал и сказал:
— Чай, — и отвернулся, будто за боковым стеклом показывали специально для него что-то, кроме дождя.
— Вот и поговорили, — Лука выпрямился на сиденье и размял затекшую шею. — Нет уж. Давай расставим все точки. Да, я виноват. И, видимо, по какой-то мертвой логике я и есть твой убийца. Но, чтоб меня прах побрал, неужели ты думаешь — я тогда специально опоздал? И знал, что ты наткнешься на двойную связку в обычной могиле? Тем более с, мать ее, дамой? Да этих сук лет двадцать никто не видел, на Раевском вообще никогда — там же сплошняком четвертая форма! — Лука краем глаза увидел, как Настя вжимается в кресло, пытаясь слиться с обстановкой.
Оно и понятно: мало приятного, когда при тебе двое мужиков начинают отношения выяснять. Особенно когда один из них — костяной король, которому все тут присутствующие — на один рог.
— Я тебя долго ждал. Час, наверное. Жарко было. Она мне нравилась, — Егор теперь говорил тихо и морщился, словно от боли — каменные мышцы лица с трудом двигались, мимика выходила калечной, но мысль доносила. — А ты остался у нее. Чай пить. А я там, на Раевском. Рядом с этой тварью. С арахной я почти разобрался тогда, но она напала сзади…
— Дама отрубила тебе ногу первым же ударом, — Лука снова полез в те дебри, из которых выбирался через снятые погоны и запои. — Я как раз с аллеи вывернул и увидел. Бежал, но дама добила быстрее. И в глаза мне смотрела, сучка, пока я стрелял. Издалека достал — сначала когти и руки, потом остальное. Довел до неподвижного, вызвал наших, только тогда подойти смог, а ты уже… Нога, плечо и спина — спину она почти вскрыла. С таким не живут, Егор. Ты и не жил. Я ночью приходил в морг, мне все казалось, что ошибся. Сидел под дверью, думал, может, услышу что. Случаются же чудеса. А чудеса вот они — через двадцать лет приходят. Своим ходом. Так что чувствуешь, что я тебя убил — ну вот он я, размазывай. Могу даже побрыкаться для удовольствия. Только дай сначала с этим дерьмом вокруг разобраться. И Князевой дай подальше уйти: она во время наших с тобой разборок еще в песочнице сидела. Да, и последнее желание приговоренного можно? При чем тут чай, ответь, будь ласков, а то у меня башка кругом от твоего инопланетного мышления.
Вставший от вываленной на него тирады выглядел растерянным, если это состояние вообще было ему доступно:
— Катя заваривала чай. Мятный. Ты пил.
— Опять Катя, — Лука уткнулся лбом в руль и прикрыл глаза. Внезапно резко захотелось спать. Вот прям так, не меняя позы. А остальные пусть тут сами разбираются. Имеет он право устать, в конце концов? Он-то не костяной. — Егор, я даже лица ее не помню. Ни лица, ни привычек, ни-че-го. Про чай — тем более. Ну была там какая-то Катя, что ты в нее вцепился? Если надо — закончим с делами, поедем, найдем, поглядишь… Я-то каким боком тут?
— Ты был у нее, — в голосе вставшего уверенности стало меньше.
— Когда?
— В тот вечер, когда я умер. Когда ты опоздал.
— Да при чем тут Катя?! — удивился Лука. — Я у Каина был. В управе. Он хотел под меня еще двоих стажеров пристроить и тебе пятую категорию дать. Досрочно. Обещал поднатаскать — запас по возможностям у тебя был хороший. Я договорился, меня ребята до Раевского подбросили, а там тебя уже… Да что ж за жизнь такая! — Лука с досадой треснул по двери. — Ты там, в гробу, что ли, все двадцать лет думал, что я у тебя бабу увел, да еще и одного на подъеме с двойной связкой вставших бросил?
— Я не был в гробу, — вставший тяжело заворочался, сиденье толкнуло вперед, но уже как-то мирно. Точно Егор извинялся. — Вернее — был, но не помню, как будто спал все это время. Сначала умер, а потом сразу встал. И ничего между этими двумя точками. Чувствую только то, что было тогда. И сейчас вот. Остальное — просто помню. Но от этого — никак. А рядом с тобой — горячо, горячей всего, что значит…
— …я виноват в твоей смерти. Вас же на убийц как магнитом тянет, и у нас теперь есть дневник наблюдений изнутри. Подвожу итог, — Лука опомнился и отпустил руль, который начал под пальцами трещать. — Да, виноват. Не успел. Катю, если нужно, найдем — издалека посмотришь. Вблизи, уж извини, не дам — там наверняка дети, работа, стресс. Хоть я ее и не помню, мне ее жалко заранее. Между мной и тобой все разберем после того, как покончим с делами и поймем, что за гадина тебя заставила встать. Годится?
Егор помолчал, дождался, пока Лука обернется, жестко кивнул и осторожно погасил лампочку в салоне.
— Вот и славно, — Лука вывернул на дорогу, и внедорожник покатил, набирая скорость.
Задним числом удивившись тому, что Настя, не отличавшаяся терпением, весь разговор просидела тише мыши, Лука бросил на нее тревожный взгляд. Тишина объяснялось просто — укатали рыжую сивку крутые горки: Князева, свернувшись клубком, вовсю спала. Вырубило.
Лука, не притормаживая, стянул с себя куртку и накинул ей на ноги.
Егор без подсказок сам нашел свитер на заднем сиденье и осторожно прикрыл Насте плечи, ухитрившись не зацепить ни одним из шипов.
До Шушенок ехали молча.
Глава 8. Настя
Настя проснулась рывком — машину тряхнуло на переходе с асфальта на грунтовку — и бросила взгляд на таймер на приборной панели. Поспать удалось около получаса, и сон больше походил на беспамятство — отдыха не принес, но хоть немного убавил тяжелую боль в затылке.
