Разница между учебниками и реальностью объяснялась просто: Рассоха и земля рядом с ней попадали в зону, которую не то чтобы скрывали от посторонних, скорее, просто не орали про нее широким массам. А то массы, они такие — придут, натопчут, подымут кого не надо, а потом одних хорони, вторых упокаивай.
Книги о Рассохе как раз входили в курс общих знаний, и картинки в них благополучно заменили. Да, как раз на Ирландию. Хорошие там места, и главное, глыб каменных не счесть: обошел кругом — и снимай не хочу, все время разный вид. А здесь скучно: Шушенки с огородами, палисадниками и погостом, который в три раза больше самой деревни; тонкая полоса овражистого леса — группа дыхалку сорвала по этим буеракам скакать; поле с геометрическими дорожками, будто парк начали разбивать, да перемудрили. Для зловещей Рассохи обстановочка не та — вон, у последнего оврага под кустом даже местные на троих соображают. Никакого почтения.
Гид все это спекшимся на жаре студентам и выложил, явно наслаждаясь их растерянностью. А дальше водил по дорожкам, тыкая указкой в свободные от гравийной засыпки газоны, и перечислял, где кто лежит. И как.
До того, как ступить на поле, Настя думала, что ее разыгрывают, но стоило сделать шаг вперед, стало ясно — место отвратное, дурное. Драпать отсюда хотелось без оглядки и никогда назад не возвращаться. Земля под ногами чуть заметно вибрировала, иногда переходя на крупную пульсацию, а потом неожиданно сбиваясь на резкие, но сильные судороги. Словно там спал кто-то огромный, ворочался, и сон у него был беспокойный, томный и жаркий.
После первых же двух перекрестков у Насти заболела шея, потом левое ухо, а это был дурной признак. Остальной народ беспокойства не проявлял, скучал и изнывал на солнце. Только Чистиков недовольно хмурился, все время передергивал плечами и пытался почесать между лопаток.
Гид занудно цитировал учебник, и мрачная история в его изложении теряла всю зловещую атмосферу.
Автор учебника красноречием не блистал: весьма скупо и без подробностей описывал массовое убийство некромантов, трагедию, пришедшуюся на одну из многих княжеских междоусобиц. Подробности историк проглатывал, гид тоже, а ведь именно в них крылось самое интересное. Настя в свое время всю библиотеку перевернула в поисках деталей — даже у ректора допуск выпросила, но историю для себя по полкам разложила.
На деле никакой мистикой и страшными тайнами тут не пахло, пахло идиотами. Благо они не только в современности водятся, но и в средневековье от них продыху не было. А уж когда кретин у власти, да еще с инициативой — жди беды. Дождались быстро.
Пока два старших князя — Усольский и Крежский — бешеными псами дрались километрах в ста отсюда, выясняя, у кого дружина лучше копьями машет, младший братец одного из них, заручившись полной поддержкой церковников, объявил во всеуслышание: весь вред земле «есть стоит от мертвяков держащих и надобно их усекновить».
Сказано — сделано. С помощью дружины, попов и молитв. Дело далось легко — все серьезные ребята с червонными упокойницкими гривнами на шеях дежурили на кромке того поля, где старшие терли за Усольск, так что стариков, женщин, калек да детей сграбастать получилось быстро. Дальше и вовсе вышло некрасиво — нет чтоб просто убить, решили, что во искупление мутных грехов надо закопать. Живьем. И закопали. На Рассохе. А то чего поле зря пропадает? Не земля — глина, даже трава не растет.
А потом вернулся победивший старший князь, который дураком не был и склерозом не страдал — за седмицу не успел забыть пару своих парней, что без присмотра от ран померли, а потом встали и пошли выяснять, с чего это такая несправедливость? Почесал князь бороду, плюнул да и закопал на той же Рассохе и младшего своего, и церковников, и свиту, что первые рвы копала, и еще человек триста про запас, от плохого настроения. Тоже живьем. Для равновесия. Жестокие сердца и нравы соответствующие.
Некроманты старшего за второй казнью проследили, а если верить летописям, там было человек десять высшей категории и еще с две сотни от третьей и ниже. И слово дали, что из Рассохи ничего ползти не будет. Оно и не ползло. Одиннадцать веков подряд. Просто лежало. Но само место приятнее и краше от этого не стало.
Теперь сюда водили на экскурсии пятый курс, обязав потом написать эссе про впечатления.
Настины впечатления были самого мерзкого свойства. Под гравием спало нечто. Оно звучало, дышало, даже иногда шевелилось. Это от него стреляло в ухе и мутило. А еще становилось страшно не по-детски: а вдруг оно как вылезет! Как выпрыгнет!
Уже в Шушенках гид отвел ее и Чистикова в сторонку. Владу, который к концу экскурсии приобрел модный оттенок морской волны, впихнул в руки фляжку, а Настю заставил выкурить сигарету. И пока она кашляла и давилась дымом, очень буднично сообщил, что категорию им накинут, Чистикову — даже две, но больше сюда приезжать не нужно. А если приезжать, то только в сопровождении особенных людей. И была бы его воля, он бы мозги наизнанку вывернул, но придумал способ определять возможности упокойников без посещения этой сраной полянки. Он так и сказал «сраной», и Насте — поборнице литературной речи — совсем не захотелось с ним спорить.
Что удивительно, запрет на посещение гражданскими с Рассохи сняли спустя год — то ли отрыли там все нужное, то ли решили, что место не опасно. Решали из столицы — оттуда всегда виднее. Теперь сюда катались свободно, но по-прежнему только свои — до туристов и искателей приключений информация пока не добралась. Правда, ездить на Рассоху желающих было негусто — так, пара экстремалов с палатками и низкой, нечувствительной категорией. Потом болтали, что поле светится, воет и ночами шевелится. Настя на россказни не обращала внимания — нечему там было выть и светиться, хотя место плохое, хуже не придумаешь. Больное место.
Предложи ей кто прогуляться по Рассохе еще разок — она бы согласилась. За деньги. Такие, чтоб хватило на шубку из голубой норки.
А теперь она тут бесплатно, и ждут ее сплошные очень глубокие норки, но уже без всякой шубки.
Тетя Лида хоть и передвигалась с дополнительной опорой, сразу же развила бурную деятельность — переодела Настю в вещи гостившего летом племянника. Кроссовки оказались велики на размер, а джинсы пришлось подвернуть, но в целом настроение сразу улучшилось — встречать судьбу обутой было значительно приятнее. Уже от себя тетя Лида добавила мягкий черный свитер крупной вязки и стеганую непромокаемую жилетку на пуху. Жилетка была лимонная, как цыпленок, и в свете событий — неуместно жизнерадостная.
Убедившись, что гостья стала похожа на человека, хозяйка проводила ее к Луке и Егору, которые ждали за столом в большой комнате.
Здесь по обитым старой вагонкой стенам были развешены многочисленные рога и трофейные головы. Олени, кабаны и выдры оловянно пялились на гостей. По носу серого облезлого волка ползала крупная моль.
— Бывший муж охотником был. До всего, — поджав губы, объяснила тетя Лида, тяжело уселась на табурет, поставив костыль у стола, и сердито уставилась на Луку. — Рома, если я уже пять минут не задаю тебе вопросов, это не значит, что я на старости лет перестала быть любопытной. Вчера-то, когда звонил, все из меня выпытал, а сам…
