— А почему ты такой горячий? Как печь, — спросила она, чтобы отвлечься.
— Это не всегда так. Когда встал — было холодно. Потом нашел тебя — теплее. Чем дольше рядом — тем горячее. Проще думать, легче говорить. Если я буду далеко — стану остывать. Я не печь. Скорее, камень в печи.
— А Лука?
— От него слишком горячо, — вставший прищурился, и Настя только сейчас заметила, что глаза у него стали почти человеческие, даже пушок ресниц появился — тонкой игольчатой каемкой. — Рядом с ним все слишком быстро — слишком много помню, слишком много хочу. Я еще не решил… С тобой проще.
— То есть у нас обмен. Я об тебя в холод греюсь, а ты об меня. Бартер — это так неромантично.
— Зато полезно.
На рабочем столе ничего не нашлось, пришлось лезть дальше. Настя автоматом открывала папки и файлы, обдумывая сказанное. Вдруг у вставших некромантов совсем другой механизм самой нежизни? И вопреки всем церковным уложениям у третьей формы есть душа? И тогда выходит совсем худо: если только у некромантов есть шанс на вторую жизнь — особенную, странную, отрицающую все законы мира, но жизнь… Да их же перебьют от зависти, а потом потонут в собственных вставших мертвецах!
Егор уже сутки «греется» рядом с двумя упокойниками и все больше становится похож на прежнего себя. А если пойти навстречу — дать больше тепла? С нее ведь не убудет, а процесс ускорится.
Настя на пробу вплотную придвинула к вставшему локоть, так, что уперлась в горячую броню.
Выждала и осторожно положила ладонь ему на запястье, провела чуть выше, обхватила за предплечье и раскрыла мелкую печать, простенькую, для подпитки второй формы, когда физическое состояние — гортань сгнила или кости черепа разрушены — мешает той нормально общаться. Покрышка в кармане жилетки сразу нагрелась.
Вставший продолжил смотреть в экран, только взгляд у него стал рассеянный, расфокусированный.
— Может, так будет быстрее? — тихо спросила Настя, внутренне сжимаясь от собственной смелости. Видели бы сейчас ее подружки! Хотя нет, лучше бы никто не видел. Особенно Лука. — Ты только не…
Взгляд Егора утратил любую осмысленность, его качнуло вперед, и Настя неожиданно оказалась очень-очень близко — броня обжигала даже через толстый свитер и жилетку. Быть настолько близко она не планировала, но вставший вроде бы не делал дурного, только смотрел туманным взглядом куда-то Насте в шею.
— Егор…
Тот заворожено перевел взгляд куда-то в сторону, на стену, будто Настя внезапно стала невидимкой и он слышал ее, но не мог увидеть.
Настя положила вторую ладонь на нагрудник и, наплевав на последствия, активировала еще одну печать — не сложнее первой, но с фиксатором. Обе печати тихо гудели и светились под пальцами, отдавая энергию. Покрышка жгла карман.
Вставший молчал. Настя тоже.
В голове роились сумбурные мысли: что никто и никогда не подходил к третьей форме так близко; что яркая радужка глаз у вставшего стала темнее, около звезды зрачка появилась желтизна; что печати почему-то берут многовато для своего размера и надо бы убрать хотя бы одну ладонь...
Стоило об этом подумать, как взгляд у Егора стал совсем мутным, он потянулся вперед, наклонился и уперся точно лоб в лоб. Если бы он дышал, то сейчас она бы чувствовала его дыхание. Но чего не было — того не было. Пока. Настя внутренне сжалась пружиной, ожидая закономерного продолжения. Ну да, никто никогда не целовался со вставшими. В конце концов, и некроманты никогда не вставали, и раз уж произошло одно чудо — почему не случиться второму? Секунды текли, но ничего не менялось — Егор прижимался к ней, молчал и ничего не делал. Настя мысленно сосчитала до трех и, не давая себе больше времени на раздумье, дотронулась до горячей кожи — целомудренно поцеловала в щеку, около самого уголка рта, потом выдохнула и коснулась уже самих губ — легко и невесомо.
Егор крупно вздрогнул — всем телом, точно его током ударило, страдальчески оскалился и резко наклонился вперед, словно желая вмять себя в Настю или ее в себя. Отшатнулся, снова вжался и опять, явно через силу, отодвинулся.
Медленно моргнул и нахмурился. Между бровями появилась задумчивая складка, будто он старался вспомнить нечто важное и не мог. Веки дрогнули, опускаясь, прикрыли совсем яркую радужку. И то, и другое далось ему с трудом, но далось же! Настина интуитивная терапия сработала, эволюция третьей формы совершила разом рывок.
Порадоваться не дали.
Егор снова качнулся вперед и положил свою руку поверх Настиной ладони, которая так и оставалась у него на груди. Сжал пальцы.
Рука точно в пресс попала: ладонь Егора весила, как гранитный валун. Настя поморщилась — ощущение, что ты добровольно засунула руку в тиски, было хоть и новым, но неприятным.
Она отпустила печати, которые с треском распались, оставив щекотные полосы под кожей ладоней, и попыталась освободить руку. Бесполезно. Дернула раз, другой — бронированная перчатка давила по-прежнему и не сдвинулась даже на миллиметр.
— Егор, отпусти. Больно. Давит.
— Горячая, — голос Егора опять звучал так, словно ему гортань через мясорубку пропустили, а голосовые связки пересадили от буйвола.
— Егор, нельзя…
— Нельзя. Но ты горячая. Очень. Я греюсь. Вспоминаю. Я — почти он. За минуту до смерти. А ты жжешься. Думаю, сожми я тебя сильнее — и разом все верну. Смогу взять больше, стать совсем горячим. Таким горячим, чтобы никогда уже не остывать. Живым. Чтоб никто не мог прийти и забрать. Чтобы никто не посмел! — вставший говорил тихо, тяжело роняя слова, и монолитной глыбой давил, двигался вперед.
— Егор! — вышло скорее просипеть, чем сказать — зажатая между мощным корпусом и столешницей Настя могла только дышать мелко, через раз. Рванулась испуганной пичужкой, теперь уже всерьез запаниковав. Затевая авантюру, она прекрасно помнила, на что способна третья форма, но Егор казался другим, неспособным причинить зло ей лично. Спасал ведь раньше!
— Горячая. Хочу, — утвердился во мнении вставший и запрокинул голову.
Костяная корона стартанула в рост, легко разодрала капюшон толстовки, ткань с треском поддалась. Основные рога сначала стали толще, расслоились на тонкие иглы, которые тончились, тончились, тончились, пока не стали неспособны нести свой вес и не легли на плечи общей копной волос — теперь уже не масляно-гладкими локонами, а нормальной перепутанной отросшей гривой, в которой тут и там виднелись колтуны.
Оставшиеся свободными рога снова прильнули к голове шлемом. Без защиты вставший оставаться не хотел.
Это Настя отметила уже краем сознания: в глазах темнело, ребра трещали, еще чуть-чуть — и голова отключится, а спасать ее точно некому: Лука далеко, из вставшего же сейчас спасатель аховый.
— Катю так же тискал? — выдавила-выдохнула из себя Настя, одновременно без покрышки создавая печать на упокой — кривую, в половину схемы. Зато от души напитанную ужасом близкой смерти от раздавливания.
