Я отметил также интересные примеры замещения знаков, которые в будущем позволят по-новому взглянуть на то, что представляют собой некоторые части «основного стандарта». Но эпиграфисты, которые откроют эти новые перспективы, еще ходили тогда в начальную школу.
Рис. 50. Текст «основного стандарта»: а) «начальный знак»; б) иероглиф в виде ступени (иногда заменяется иероглифом в виде головы «Бога N»); в) иероглиф «крыло и пятиточечный знак»; г) иероглиф «змеиный сегмент»; д) иероглиф в виде лица с элементом «IL» на щеке; е) иероглиф «Мулук»; ё) иероглиф в виде рыбы; ж) иероглиф «грызун с костью»; з) иероглиф «рука и обезьяна». (Обратите внимание, что все это условные названия, а не настоящие чтения.)
В чем был смысл формулы «основного стандарта»? Она не имела отношения к действиям отдельных лиц, будь то лица религиозные или светские, поскольку их описывали вспомогательные тексты. Но так как за «основным стандартом» нередко следовали имена, эмблемные иероглифы и титулы ba-ka-b(a), bakab (бакаб), часто встречающиеся на монументах, я был уверен, что эти последние иероглифы называли владельца или покровителя и его (или ее) город. А если взять в расчет мою интерпретацию изображений на погребальной керамике майя как связанных с подземным миром, то неудивительно и второе мое предположение: «основной стандарт» может быть письменной формой заупокойного заклинания, подобно египетской Книге мертвых, оповещающей душу покойного о том, что она встретит на своем пути в Шибальбу. Вся история о близнецах-героях была своего рода притчей о смерти и преображении для элиты майя, так почему же не мог существовать текст или заклинание, помогающий уважаемым усопшим?
Это была всего лишь рабочая гипотеза, а гипотезы могут быть изменены или даже разрушены, когда появляются более правдоподобные объяснения. Так и случилось в 1980-х годах, по крайней мере частично, с моей гипотезой погребальных заупокойных заклинаний в «основном стандарте».
Выставка Гролье была лишь первой из нескольких выставок живописной керамики майя, которые я организовал. Вторая прошла в Принстонской художественной галерее, которой руководил Джилетт Гриффин [10], а третья – в Израильском музее в Иерусалиме [11]. К тому времени камера Керра для изготовления развернутых изображений использовалась в полной мере. Я считал, что все материалы выставки, пусть даже они добыты грабителями (как, впрочем, большинство греческих горшков или китайских бронзовых сосудов), должны быть опубликованы в открытом доступе, чтобы специалисты могли их изучать.
Одна из разновидностей керамики была новой для майянистики: вазы были расписаны каллиграфически изящно, черным или коричневым по кремовому или светло-коричневому фону. Мне показалось, что они созданы теми же художниками-писцами, которые могли бы писать классические кодексы майя, поэтому я назвал их вазами в стиле кодексов. Вскоре «настоящие полевые археологи» объявили их все поддельными, поскольку никто и никогда не обнаруживал таких артефактов в раскопках. Со временем, однако, керамика в стиле кодексов была найдена сначала при раскопках в Накбе, а затем и на некоторых других памятниках, включая Калакмуль, так что очередной конфуз полевиков может быть забыт [12].
Рис. 51. Боги-покровители писцов на вазах классического периода:
а) Бог-Кролик пишет в кодексе; б) обезьяны-писцы.
На некоторых из ваз в стиле кодексов были изображены пары особей с обезьяноподобными лицами, занимавшиеся письмом на сложенных в гармошку кодексах в обложках, покрытых шкурой ягуара. Эти радостные маньяки, как и другие боги-писцы, в одной руке держали кисточки, а в другой – чернильницы в форме половинки раковины (рис. 51) [13]. И вновь меня поразили параллели с «Пополь-Вухом»: когда герои-близнецы были еще маленькими мальчиками, совершенствовавшимися в искусстве стрельбы из духовых трубок и охотившимися на птиц, их довольно строгая бабушка, пожилая Богиня-Создательница в космологии майя, отдавала предпочтение их противным старшим сводным братьям Хун-Бацу и Хун-Чуэну («1 Обезьяна» и «1 Ремесленник»). Однажды близнецы, с малых лет великие трикстеры, уговорили этих двух пакостников взобраться на высокое дерево, чтобы достать птиц, застрявших в ветвях, но сводные братья застряли там сами. С помощью магических средств близнецы наделили своих обидчиков длинными хвостами и пузатыми животами – другими словами, превратили их в обезьян, – и те не смогли спуститься на землю. Старуха громко посмеялась над их комическим видом, когда они вернулись домой. Как говорит рассказчик «Пополь-Вуха»,
«их призывали игроки на флейте и певцы в древние времена. Художники и мастера резьбы по камню также призывали их в прошедшие дни. Но они были превращены в животных и стали обезьянами, потому что они были высокомерными и оскорбляли своих младших братьев»
[157].
Существуют убедительные доказательства, что культ обезьян или обезьян-писцов был широко распространен в древней Мезоамерике; более того, он засвидетельствован не только среди майя нагорий, но и на Юкатане времен испанского завоевания. Обезьяна была покровителем ремесленников, музыкантов и танцоров и у астеков. А почему бы и нет? Наши близкие родственники, обезьяны были самыми умными из животных, с которыми сталкивались майя, и потому возвысили их до божественного статуса, так же как египтяне сделали бога-павиана Тота покровителем своих писцов и искусства письма.
Я вернусь к писцам майя и их богам в следующей главе.
Открытие новой рукописи майя – чрезвычайно редкое событие. Дрезденский кодекс, по всей вероятности, захваченный Кортесом на Юкатане и доставленный в Европу в 1519 году, привлек внимание ученых только в XVIII веке, Мадридский стал известен в двух частях где-то в середине XIX века, Парижский – примерно в то же время. С тех пор десятки претендентов на подлинно древнюю рукопись майя всплывали из ниоткуда и попадали в частные коллекции и музеи, но все они оказались поддельными. Я храню целую папку с фотографиями фальшивых рукописей, нарисованных на бумаге из коры или, чаще, на необработанной коже. Они выглядят и неумело, и уродливо – все без исключения. Современные «писцы», штампующие этот хлам, даже не удосуживаются ознакомиться с зачатками календаря майя, не говоря уже об иконографии и некалендарных иероглифах.
Но вот незадолго до открытия выставки Гролье мой друг рассказал мне о кодексе, который мог быть подлинным. Он принадлежал мексиканскому коллекционеру, доктору Хосуэ Саэнсу, и я отправился в Мехико. Предполагаемый кодекс был на бумаге из коры дерева, покрытой штуком, как и три подлинных кодекса, – впрочем, как и некоторые фальшивые. Но для меня этот кодекс, с его убедительными календарными знаками и фигурами божеств, нарисованными в гибридном майя-тольтекском стиле, слегка напоминающем рельефы Чичен-Ицы, выглядел настоящим.
