1984–1987 годы были очень плодотворными для Дэвида. В 1985 году он поступил в Принстон, и множество новых фонетических чтений, по его словам, «взорвалось прямо передо мной». Повторюсь еще раз: эти чтения были основаны на реализации принципа омофонии, когда одни слоговые знаки заменяют другие или логограммы. Результаты его открытий, совершенных в сотрудничестве с коллегами, в том числе с Линдой Шили, увидели свет в новой серии «Research Reports on Ancient Maya Writing», выходившей под редакцией его отца. Под номером 14 в этой серии вышла замечательная работа Дэвида «Десять фонетических слоговых знаков», в которой методология, предложенная Флойдом и продолженная Фоксом и Джастесоном, дала обильные плоды [16]. Сетка слоговых знаков, впервые представленная на конференции в Олбани, начала терять пустые клетки.
Прочтения Дэвида открыли много новых направлений в исследованиях майя. Для меня самым значительным было определение иероглифа для слога tz’i, что в сочетании с уже идентифицированными знаками для передачи финального согласного – b (либо b(a), b(i), либо b(e)) привело к идентификации сочетания иероглифов для самого слова «письмо» – tz’ib (ц’иб) и для писца – aj tz’ib (ах-ц’иб) «тот, кто от письма». Как мы увидим, последствия этого открытия для нашего взгляда на общество и культуру древних майя были огромны.
Загадка за загадкой были решены в этой тонкой, скромной, тщательно аргументированной публикации. Идентификация знака для слога типа СГ tzi привела Дэвида не только к чтению иероглифической комбинации utzil (уциль) «добро» (частое предсказание в кодексах), но также к открытию иероглифа для witz (виц), или «гора».
Когда я готовил каталог выставки Гролье, то заметил, что изображенная на глиняных сосудах чудовищная голова с окаймленными бахромой глазами и отметками, напоминающими знак Kawak, часто служила основой или троном для отдельных богов или окружала их, как пещера. За неимением лучшего термина я назвал тогда этот мотив «Чудовище Кавак». Дэвид обнаружил, что логограмма, изображающая «Чудовище Кавак», может заменяться фонетической записью, состоящей из двух знаков, один из которых будет читаться как wi, а другой – как tzi. В соответствии с принципами Кнорозова это дает wi-tz(i), witz (виц) – что и требовалось доказать! Как будет видно позже, чтение witz помогло идентифицировать топонимы, или названия местностей, в некоторых классических городах.
Был и еще один результат чтения слогового знака tzi: в сочетании со знаком, прочитанным Дэвидом как pi, он использовался в записи слова pitz (пиц) – «игра в мяч» в словарях. Великая священная игра знати майя обрела, наконец, свое иероглифическое имя, и титул aj pitz (ах-пиц) «игрок в мяч» начал появляться среди титулов или эпитетов поклонников Хунахпу и Шбаланке в классический период.
И еще один бог получил свое собственное имя в работе «Десять фонетических слоговых знаков». Это был «Бог К» Шелльхаса, божество со змеиными ногами и дымящейся полосой или лезвием топора, торчащим изо лба. С поздней фазы доклассического периода до начала нашей эры «Бог К» выступал покровителем царских родов и царской власти. Его изображение (так называемый «карликовый скипетр») цари держали в правой руке как символ божественного правления во время церемоний конца календарных периодов. Так кем он был на самом деле? На рубеже веков обстоятельный Эдуард Зелер, сравнивая новогодние церемонии в Дрезденском кодексе с церемониями, описанными Ландой для Юкатана накануне Конкисты, предположил, что «Бог К» должен быть божеством, которое информаторы епископа называли Болон-Ц’акаб («Девять поколений») [17]. Это казалось разумным, но Дэвид нашел фонетическую запись имени этого бога, когда оно использовалось в именных фразах важных правителей в надписях Чичен-Ицы: k’a-wi-l(a), или K’awiil (К’авиль) – сверхъестественное существо, упомянутое в колониальных источниках.
Исследователей давно беспокоило, что правило сингармонии Кнорозова, если гласный второго слогового знака повторяет гласный первого в записях слов типа СГС (Г), не всегда выполняется, как, в частности, в случае со словом K’awil (К’авиль). «А почему не выполняется?» – был разумный вопрос, заданный критиками. К концу 1990-х годов Дэвид вместе со Стивом Хаустоном и лингвистом Джоном Робертсоном смог дать ответ: языки майя, включая язык классических надписей, различают долгие и краткие гласные. Когда гласный является кратким, используется правило сингармонии, как в ku-ch(u) для kuch (куч) «бремя», или tzu-l(u) для tzul (цуль) «собака»; но когда гласный долгий, то вступает в действие правило дисгармонии, как в ba-k(i) для baak (баак) «кость; пленник». Это было решение, которое ускользнуло от самого Кнорозова.
К середине 1980-х годов тонкая струйка дешифровок, начавшаяся в 1960-х годах, выросла в могучий поток. Пилигрим, попавший на один из семинаров Линды в Остине, оказался бы уже среди сотен пылких участников, и некоторые из них совершили свои собственные открытия. И все же среди энтузиастов, разбросанных по всей стране, была горстка действительно блестящих эпиграфистов, включая Дэвида, которые оказались на самом гребне волны. Все они были молоды, все были компетентными художниками (обязательное условие для прорисовки иероглифов), и все имели практическое знание хотя бы одного языка майя. Результаты их дешифровок появлялись с такой скоростью, что их не успевали публиковать, поэтому они поддерживали связь по переписке или устно, лишь изредка встречаясь на конференциях или в поле. Ядро этих «младотурок»
[162] составили Питер Мэтьюз, Дэвид Стюарт, Стив Хаустон, Карл Таубе, Барбара МакЛауд и Николай Грюбе – все, кроме Питера и Николая, американцы. Руководителями этой сплоченной группы были Линда и Флойд. Флойд однажды сказал мне с невеселой усмешкой:
«Они молоды и слишком быстры для меня. Я изначально медлительный тип, у меня нет хорошей зрительной памяти, и это определенный недостаток. Они же могут хранить столько данных в своих головах, что видят многие вещи, которые не видим мы, и движутся вперед скачками, оставляя нас плестись позади в пыли. Мой способ состоит в том, что я вижу одну вещь и, прежде чем перейти к чему-то другому, должен исследовать ее полностью и опубликовать доказательства, используя все доступные мне примеры. Но если вы пойдете этим путем, вы лишите себя возможности двигаться как можно быстрее» [18].
Как и Питер Мэтьюз, Стивен Хаустон был «дитя факультета». Он родился в 1958 году в Чемберсберге (штат Пенсильвания), в семье преподавателя колледжа; мать его была шведкой. После окончания с отличием Пенсильванского университета Стивен прибыл в Йель для получения докторской степени. Он учился у Флойда, у меня и у историка искусства Мэри Миллер. Карл Таубе, сын ученого, лауреата Нобелевской премии, был всего на год старше Стива. Он приехал к нам из Калифорнийского университета. Когда-то я сам был одним из аспирантов, и потому хорошо понимаю, что обучать их гораздо труднее, чем студентов: они одновременно и ваши коллеги, и ваши подчиненные. Но с такими учениками, как Карл и Стив, я оказался в обратном положении: это именно они учили меня, а не наоборот. Я постоянно учусь у студентов (потому всегда предпочитал работать в университете, а не в музее), но сомневаюсь, что узнал от кого-нибудь так много, как от этих двоих.
