Чем было это «что-то еще», стало ясно после работы Дэвида Стюарта над «основным стандартом». Я назвал иероглифическое сочетание, следующее за иероглифом «крыло и пятиточечный знак», «рыбой», так как это было главным знаком. В порыве вдохновения Дэвид увидел, что этой «рыбе», которая имеет слоговое значение ka, предшествовал знак Ланды для ka, напоминающий гребень, а в конце шел финальный w(a). Это привело Дэвида к выводу, что все сочетание должно читаться ka-ka-w(a) – слово для какао или шоколада.
Невероятное подтверждение этому прочтению пришло в 1984 году, когда археологи раскопали нетронутую раннеклассическую гробницу в сильно разграбленном городе Рио-Асуль в северо-восточном Петене. В погребальный инвентарь входил странный сосуд, изящно расписанный поверх тонкого слоя штука. Крышка сосуда могла завинчиваться, как у термоса. В иероглифический текст были включены имя или имена владельца, иероглиф y-uch’ib (й-уч’иб) «его питьевой сосуд», а также недавно идентифицированный иероглиф для какао. Соскобы пищевых остатков, сохранившихся внутри горшка, были отправлены в «Hershey Foods Corporation» для лабораторной идентификации. Вердикт гласил: это был шоколад! [25]
Теперь нам кажется, что каждая цилиндрическая ваза с иероглифическими надписями использовалась для какао. И действительно, на великолепной вазе из Музея искусств при Принстонском университете изображена служанка (возможно, из гарема «Бога L»), переливающая шоколадный напиток, высоко держа одну вазу над другой, чтобы получить толстую шапку пены, особо ценимую у астеков и, вероятно, у майя. Но есть еще один напиток, что пила знать майя: на открытых чашах с круглым дном иероглиф для шоколада заменяется другим сочетанием, которое читается ul (уль). Это атоле, освежающая белая каша (или кисель) из кукурузы – ее до сих пор употребляют в деревнях майя [26].
Рис. 60. Иероглифы для напитков в «основном стандарте»:
а) kakaw (какау) «какао (шоколад)»; б) sak ul (сак-уль) «белое атоле».
Так кому же принадлежали эти блюда и сосуды для шоколада и атоле? Вопрос вполне резонный, поскольку «именные ярлыки» были частью владельческой надписи. Ответ лежит ближе к концу «основного стандарта», где появляются имена, титулы и эмблемные иероглифы благородных владельцев. Был ли он или она тем, кто заказал сосуд? И были ли сосуды специально изготовлены и украшены, чтобы вместе с едой и питьем сопровождать тело и душу своего хозяина или хозяйки при погребении и в подземный мир, как я долго думал? Или сосуд использовался во дворце до того, как умирал его знатный владелец? Это вопросы, на которые еще нет полного ответа.
А как насчет остальной части «основного стандарта»? Иероглифы для формы сосуда и его содержимого являются лишь частью всей последовательности, которая может, если выписана полностью, содержать до тридцати пяти иероглифов. Но проблема заключается в том, что «основной стандарт» – это древняя формула, впервые появившаяся на резных каменных сосудах, датируемых поздним доклассическим периодом. Большая часть языка этой формулы должна быть архаичной формой классического майя (вспоминается фраза на американских монетах E pluribus unum
[165], написанная на давно мертвом языке, латыни). Тем не менее на 560 страницах докторской диссертации на эту тему Барбара МакЛауд [27] показала, что «основной стандарт» делится на пять частей:
– презентация или инвокация, которая вызывает сосуд к существованию;
– описание обработки поверхности, окрашенной или резной;
– форма сосуда;
– то, что Барбара называет «рецептами» (содержимое сосуда); и
– замыкающая часть, включающая имена и эпитеты, относящиеся к человеку в загробной жизни.
Так является ли «основной стандарт» просто развернутым примером «именных ярлыков» – маркировки объекта и именования его владельца? Если это так, то моя старая гипотеза о том, что «основной стандарт» – это своего рода погребальное заклинание, была совершенно неверной, на что «младотурки» поспешили указать, когда обнаружили на керамике слова «сосуд», «блюдо» и «какао». Но выводы Барбары говорят, что обе гипотезы верны: это формульное предложение служило для того, чтобы посвятить горшок и хранящуюся в нем еду или напиток душе покровителя на его пути в Шибальбу.
Большая часть искусства коренных народов Западного полушария до европейского завоевания кажется нам совершенно анонимной: у нас мало или вообще нет информации о том, кем были создатели этих шедевров и каков был их статус в доколумбовых обществах. На протяжении большей части человеческой предыстории и истории художники редко подписывали свои имена. Как утверждает Джозеф Олсоп
[166] в своей новаторской книге «Уникальные традиции искусства» [28], до появления греков только в Древнем Египте мы находим иногда подписанные работы, но даже на этих редких примерах стоят лишь подписи архитекторов. Тем не менее, пишет Олсоп,
«в более широком контексте мировой истории искусства… подпись на произведении искусства должна рассматриваться как глубоко символический акт. Подписывая, художник фактически говорит: “Я сделал это, и у меня есть право поставить свое имя, потому что то, что я делаю, отличается от того, что сделали или сделают другие”» [29].
Помимо современного мира, где подписаны даже картины в мотелях, широкое использование подписей ограничивается только пятью художественными традициями: греко-римским миром, Китаем, Японией, исламской цивилизацией и Европой начиная с эпохи Возрождения. Что классические майя были исключением из этого правила, стало очевидным после прочтения Дэвидом Стюартом термина tz’ib (ц’иб) на глиняных сосудах. Это слово означает и «письмо», и «рисование», которые майя не различали, – возможно, потому, что оба действия выполнялись кистью (есть свидетельства, что монументальные тексты были изначально намечены на камне в виде чернильных рисунков, как в Древнем Египте). Титул aj tz’ib (ах-ц’иб) означает «тот, кто от письма», другими словами «писец». Мой собственный анализ сцен на сосудах уже показал, что сверхъестественными покровителями писцов и художников майя в классический периода были боги-обезьяны – Хун-Бац’ («1 Обезьяна») и Хун-Чуэн («1 Ремесленник») из «Пополь-Вуха», писавшие с помощью кисточек и краски из раковинных палеток [30].
Сочетание u tz’ib (у-ц’иб) «его письмо (или роспись)», как было показано Дэвидом Стюартом, встречается в двух позициях в «основном стандарте». Первая (по Барбаре МакЛауд) является частью описания обработки поверхности. Дэвид доказал, что в этой позиции сочетание u tz’ib (у-ц’иб) чередуется с сочетанием, в котором слоговой знак yu предшествует слоговому знаку lu и знаку в виде головы летучей мыши. Если сосуд и его тексты были расписными, то использовалось сочетание u tz’ib, а если они были вырезаны или процарапаны, – то еще непрочитанное сочетание yu-lu – «летучая мышь». Было очевидно, что одно сочетание относится к росписи, а другое связано с резьбой.
