Цивилизация майя классического периода предстала миру как группа царств, правители которых были помешаны на царской крови, благородном происхождении и кровопролитных битвах. Изображения на прекраснейших творениях майяских мастеров показывают нам жуткие картины, от которых волосы встают дыбом: кровопускания, пытки, человеческие жертвоприношения, – и все это полностью основано на том, что древние майя рассказывали о себе. Конечно, это были не мирные майя, воспетые Морли и Томпсоном. Многочисленные информативные прорисовки Линды Шили сделали каталог выставки бесценным источником информации об искусстве и жизни знати, что управляла городами майя. В то же время четко продуманная организаторами сюжетная линия выставки впервые представила доколумбово искусство как нечто большее, чем коллекция пугающих варварских шедевров. И стало это возможным благодаря дешифровке.
Лестные отзывы звучали со всех (или почти со всех) сторон. В большом эссе в «New York Review of Books» [9] каталог высоко оценил выдающийся мексиканский писатель и поэт Октавио Пас, не раз порицавший соотечественников за пренебрежение к истории и культуре древних майя. Не обошлось и без критики, прежде всего со стороны искусствоведов, которых щелкнули по носу. Один особенно сердитый рецензент даже предположил, что Шили и Миллер использовали выставку для продвижения своей карьеры и усложнили жизнь тем историкам доколумбова искусства, которые не были майянистами.
Естественно, читатель может подумать, что дешифровка письменности майя была встречена с распростертыми объятиями археологами. Ничего подобного! Реакцией братства (и сестринства) копателей на самое захватывающее открытие в археологии Нового Света в ХХ веке был… бойкот. Не то чтобы археологи, как в свое время противники Шампольона, утверждали, что дешифровка не состоялась, – они просто сочли, что она не заслуживает такого внимания.
Словом, ситуация сложилась странная. Отчасти потому, что американские университеты выпускают все больше докторов наук, растущему числу археологов остается все меньше что изучать и сказать о прошлом майя. Похоже, эра археологических открытий закончилась. Копатели не нашли ничего лучшего, чем спекулировать на тему классического коллапса майя. Новое поколение археологов может контролировать процесс финансирования (они заседают во всех нужных комитетах), публикаций (они входят в редакционные коллегии журналов) и академического продвижения (они занимают посты в лучших департаментах), но они не нашли пока ничего, что привлекло бы интерес публики.
Сравните это с тем, что происходило в то же время в эпиграфике и иконографии, и раздражение полевых археологов становится понятным. Почему первые страницы в ежедневных газетах и новостных журналах заняла группа чужаков, которым никогда не приходилось переносить жару, клещей и проблемы с желудком, неизбежно сопровождающие полевые раскопки, или разбирать горы черепков и обсидиановых осколков?! А эта Линда Шили, собирающая огромные аудитории, где бы ни появилась, – у нее даже степени по антропологии нет! Это несправедливо!
В докладах на конференциях и в опубликованных статьях все яснее ощущалось неприятие результатов дешифровки письменности майя. Одни предлагали относиться к ней с холодным равнодушием. Другие говорили: да, мы можем читать крючочки, но это всего лишь пропаганда и куча лжи. Как можно доверять тому, что говорили политики майя классического периода?
Последний удар был нанесен на одной из конференций ее организатором: надписи майя были названы «эпифеноменальными» – дешевое словечко, означающее, что письменность майя большого значения для науки не имеет, поскольку вторична по отношению к первичным институтам – экономике и обществу, которые так хорошо изучают полевые археологи.
Другими словами, зелен виноград! Даже если бы мы, высококвалифицированные копатели, потрудились научиться читать иероглифы, они не сказали бы нам ничего важного и наше драгоценное время было бы потрачено впустую. Но как написал мне в 1989 году один молодой эпиграфист,
«эти люди в корне неправильно поняли и недооценили исторические и текстовые свидетельства. Разве они не слышали об историографии? Разве другие научные аргументы не являются столь же спорными? Разве мы не должны обратить внимание на то, как ученые работают с иными письменными цивилизациями, такими как месопотамская или китайская? Это может быть очень поучительно.
Эти люди не могут критиковать эпиграфику в ее собственных терминах. Кто отрицает, что существуют проблемы в интерпретации? Но полностью отклонить весь набор сведений и глупо, и антиинтеллектуально. Сначала узнайте, как эпиграфисты читают иероглифы, а потом критикуйте».
Полагаю, проблема лежит глубже, и не только в неспособности или нежелании археологов, подготовленных в рамках антропологии, признать, что они имеют дело с останками реальных людей, что эти древние цари, царицы, воины и писцы когда-то жили и говорили, и к их словам стоит прислушаться.
Апогея это непризнание достигло в журналах, контролируемых полевыми археологами: даже если вся эта эпиграфика, искусство и иконография не просто чушь и бессмыслица, даже если тексты не лживы, они не представляют настоящую культуру майя и их общественную организацию. Как выразился на одной конференции некий ее участник, «подавляющее большинство» населения майя даже не упоминается в текстах. Конечно не упоминаются. И миллионы феллахов, что строили пирамиды и дворцы Египта, не упомянуты в царских надписях долины Нила, и простые крестьяне, обрабатывавшие царские земли, не появляются на хеттских монументальных рельефах.
Эта популистская точка зрения, столь распространенная среди археологов, игнорирует тот факт, что в доиндустриальных недемократических обществах, достигших уровня государственности, значительные элементы культуры порождаются царском двором и высшим классом в целом. Майяский ахав мог бы с уверенностью сказать: «Государство – это я», – сомневаюсь, что крестьянство майя не согласилось бы с ним. Радения правителя, того же «Пакаля» в Паленке, были делом всего общества, и майянисты, которые главной темой своих исследований считают жизнь и деятельность «Пакаля», а не схемы сельских поселений или типологию утилитарной керамики, вовсе не теряют время зря.
Несмотря на все старания, остановить прогресс дешифровки опровергатели не смогли. Как сказала мне однажды Линда Шили, «дешифровка произошла. Есть два способа реагировать на это. Один – принять ее, и, если вы не можете [читать иероглифы] сами, привлеките кого-нибудь, кто, черт возьми, может. Другой заключается в том, чтобы игнорировать, пытаться уничтожить или вовсе отвергнуть».
По мере того как мы переходим в третье тысячелетие, верный способ исследования был продемонстрирован археологами Биллом Фэшем в Копане, Артуром Демарестом в Дос-Пиласе и на других памятниках Петешбатуна, Дианой и Арленом Чейзами в Караколе, а недавно Стивеном Хаустоном в Пьедрас-Неграсе и Саймоном Мартином в Калакмуле [10]. В ходе раскопок этих памятников эпиграфика была преданной служанкой полевой археологии почти на каждом этапе проекта, как это было начиная с прошлого века в Египте, Месопотамии и Китае.
Однако и обучение майянистов тоже должно пойти в новом направлении. К великому сожалению, многие полевые археологи до сих пор почти полностью неграмотны в отношении письменности майя, разве что могут распознать даты по долгому счету в надписи. Мало кто знает язык майя. Сравните это с тем, что должен знать ассириолог, прежде чем он или она получит докторскую степень: кандидат должен овладеть как шумерской, так и аккадской клинописью и быть хорошо знакомым с одним или несколькими семитскими языками. Только вообразите себе человека, называющегося египтологом, который не может прочитать иероглифическую надпись, или синолога, косноязычно говорящего по-китайски! Тогда как такие «специалисты» могут притворяться, что исследуют письменную цивилизацию?
