– Известно чьи – трудового элемента.
Филипп Филиппович выкатил глаза.
– Почему же вы – труженик?
– Да уж известно – не нэпман».
Вот и весь сказ.
Филиппу Филипповичу было от чего выкатить глаза: он ведь лучше всех знал, что Шариков не зарабатывает ни копейки и живет на его счет. Но в жизни общества начала 20-х годов не то было важно, трудится ли действительно «трудовой элемент», а важно было то, что он не нэпман.
68. Еще о письме Булгакова сестре
Продолжим же чтение этого содержательного письма.
Писалось оно в последний день очень важного в истории России 1917 года, столетие которого мы недавно отметили (к сожалению, недостаточно внятно).
Правда, и спустя сто лет не все понимают, что же именно тогда произошло. (Многие бездумно полагают, что нечто очень хорошее.) Вот я и стараюсь помочь это понять хотя бы читателям этой маленькой книжки.
«Придет ли старое время?
Настоящее таково, что я стараюсь жить, не замечая его… не видеть, не слышать!
Недавно в поездке в Москву и Саратов мне пришлось все видеть воочию, и больше я не хотел бы видеть.
Я видел, как серые толпы с гиканьем и гнусной руганью бьют стекла в поездах, видел, как бьют людей, видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве… тупые и зверские лица…
Видел толпы, которые осаждали подъезды захваченных и запертых банков, голодные хвосты у лавок, затравленных и жалких офицеров. (А ведь Россия еще продолжала воевать! – М. Ч.)
Видел газетные листки, где пишут, в сущности, об одном: о крови, которая льется и на юге, и на востоке, и на западе, и о тюрьмах. Все воочию видел и понял окончательно, что произошло» (курсив мой. – М. Ч.).
Имейте в виду – очень-очень мало жителей России в декабре 1917 года поняли, что именно произошло!
Прежде всего – они никак не думали, что такое может продолжаться долго. И даже в спешке собираясь в следующем году за границу, они уверяли друзей, что через два-три месяца все это кончится и они вернутся.
69. Так что же именно происходило в первые месяцы после Октября?
То, что последовало за победой большевиков в Петрограде и Москве, «вызвало ужас у всех интеллигентов – тех самых, кто совсем еще недавно был необычайно воодушевлен идеями равенства, свободы, демократии. Тех, кто поддерживал отречение царя и свержение самодержавия. Кто вскоре после этого презирал “слабовольное” правительство Керенского…
…Большевики, движимые утопическими идеями коммунизма, приступили к уничтожению всех прежних основ жизни русского общества.
За несколько дней была разрушена армия, разогнана полиция, выпущены из тюрем заключенные (в том числе и уголовники), прекращено действие законов и ликвидирована вся система судопроизводства» (Анисимов Е. В.).
То есть ликвидировано было все то, что с таким трудом строило российское общество полвека, начиная с Судебной реформы 1864 года.
«Самосуд, массовые убийства полицейских офицеров, чиновников, дворян, священников и вообще всех прилично одетых людей стали обыденным явлением, хотя большевики и приняли декрет об отмене смертной казни. …Типичными стали грабежи магазинов и винных подвалов. Лозунг “Грабь награбленное!”, брошенный в одной из речей Лениным, витал над толпой, оправдывая преступления» (Анисимов Е. В.).
В предшествующие годы, повторим, едва ли не большинство образованных людей России сочувствовали революции. Сочувствовали даже террору – в первую очередь, как я уже вам поясняла, из-за личного героизма террористов: ведь убивая других людей, они готовы были платить за это (и чаще всего платили) своей собственной жизнью. И именно это вызывало у людей к ним сочувствие. Вполне законопослушные граждане нередко укрывали террористов в своих домах.
Но после Октябрьского переворота с его молниеносностью люди в буквальном смысле слова проснулись в другой стране – не в той, в какой родились и жили.
Главное – почти никто не думал, что это случится молниеносно, что случится именно так и уж тем более, повторим, что это затянется надолго.
Лучше всех, пожалуй, это выразил очень известный в те годы литератор В. В. Розанов в лаконичной картинке:
«С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес.
– Представление окончилось.
Публика встала.
– Пора одевать шубы и возвращаться домой.
Оглянулись.
Но ни шуб, ни домов не оказалось» (1918).
70. Чека – Чрезвычайная комиссия
Сразу после Октября солдаты и матросы расправлялись со своими офицерами, так сказать, по настроению.
Но 7 декабря 1917 года новообразованный Совнарком учредил Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем (ВЧК, ЧК) под председательством польского революционера с большим стажем борьбы и тюрем Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Историк пишет о Дзержинском: «…человек жестокий, беспощадный, психически неуравновешенный, сразу провозгласивший главной целью своего учреждения “революционную расправу над деятелями контрреволюции, а также активистами саботажа”. Под этим термином стали понимать (очень важно! – М. Ч.) забастовки рабочих на предприятиях, сопротивление крестьян продразверстке, а также все формы выражения недовольства политикой большевиков» – со стороны чиновников, врачей, учителей, профессоров, студентов, писателей, художников, вообще интеллигентов (Анисимов Е. В.).
Феликс Дзержинский возглавил ВЧК
Родилась организация, несравнимая, как пишут историки России, по жестокости с пресловутой царской охранкой. «В руках ВЧК были объединены розыск, следствие, суд и приведение приговора в исполнение…» (курсив мой. – М. Ч.).
То есть одним махом на глазах потрясенных российских граждан было обрушено здание судебно-правовой структуры, которое Россия тщательно выстраивала в течение полувека.
