Это было самое время для того, чтобы впасть в отчаяние.
Я вернулась на родину и устроилась на Ростовский машиностроительный завод в контору литейного цеха. Этот цех делал оборудование для макаронных заводов по всей стране. В литейном цеху было все по-настоящему: доменные печи, которые не останавливались, рабочие, которые трудились в несколько смен. Я сидела в маленькой конторке, где кроме меня, как сельди в бочке, теснились еще восемь человек, и обсчитывала какие-то табели. К концу года я спросила у кого-то из начальства: «А интересно, чьи должностные обязанности я сейчас выполняю?» Ты младший экономист, ответили мне. И я подумала: «Надо же, люди пять лет учатся, чтобы потом сидеть вот здесь, в этой конторке, и всю жизнь обсчитывать табели». От этой работы я жутко уставала, потому что надо было вставать в шесть, ехать через весь город на завод, я вся пропахла коксом, которым топили доменные печи, мне все время хотелось спать, работа была нудная и неинтересная, а вечером я допоздна засиживалась в театральной студии и не высыпалась хронически.
Я стала подумывать о смене места работы. Надо было на что-то жить, и я устроилась на работу в областное управление культуры – сначала была помощником по делопроизводству, а потом неожиданно стала, ни много ни мало, секретарем начальника областного управления культуры. В мои задачи входило печатать приказы, получать и отправлять почту, регистрировать её и отвечать на звонки. Звонков было так много, что после работы, оказываясь у кого-то в гостях, я на автомате брала трубку и отвечала: «Областное управление культуры! Слушаю вас!» – и только потом соображала, где нахожусь.
В то время, пока я играла развеселых девиц на сцене, моя сестра Оля все эти страсти воплощала в жизнь. В 13 лет уже выглядела на все 18 (хотя некоторые, например, я, и в 18 так не выглядели). Я была худеньким бледным существом с длинными ручками и ножками и на ее фоне здорово проигрывала. И хотя летом мы обе загорали до черноты, я все равно оставалась бледной тургеневской барышней, а она была местной Моникой Беллуччи. Если мы были рядом, на меня не смотрели. Да что там, меня просто не было. Олей очень живо интересовались ростовские парни. А она интересовалась ими. Морочила им мозги, крутила, как хотела. У нее всегда была масса друзей, подруг, шумные компании, вокруг нее бурлила реальная осязаемая жизнь. Они тусовались, загорали, ездили куда-то. Естественно, пробовали всевозможные горячительные напитки. Меня, кстати, эта тема абсолютно минула. Я помнила о папиной зависимости и категорически не хотела играть в эти игры сама. Меня это все никак не воодушевляло. А соблазны, конечно, были. Ростов всегда славился обилием хорошей рыбы и раками, которых тут ловили и ели в любой ситуации, в любых компаниях и по любым поводам. У каждой семьи был свой секрет приготовления раков, но одно оставалось неизменным – они обязательно сопровождались пивом. По такому случаю мужчины брали трехлитровую банку, которая носила гордое название баллон, погружали ее в авоську, с которой сейчас за продуктами ходят светские львицы, а тогда она была неизменным атрибутом любого забулдыги, и шли к бочке. Меньше трех литров не имело смысла покупать – что там пить-то, считали ростовчане. На любой улице можно было встретить такую бочку, рядом с которой на табуретке сидела дама, она брала банку, открывала краник и наливала под завязку страждущим. Антисанитария полнейшая, но никто не болел никакими страшными болезнями и пандемий не наблюдалось. В общем, раков ели все, и пиво пили даже младенцы, но я каким-то чудом избежала этого пристрастия. Оля не чуралась веселых компаний и к алкоголю относилась легче.
Я помню день, когда она объявила нам о скором прибавлении в нашем небольшом семействе. Мы втроем – я, бабушка и сестра – сидели на диване. И вели дискуссию о том, что подарить нашим родственникам на рождение ребенка. «Давайте подарим коляску», – предложила бабушка. «Кстати, мне тоже скоро будет нужна коляска». Мы с бабушкой переглянулись. Сестра в тот момент встречалась с молодым человеком, недавно вернувшимся из армии. Поженились Ольга с Юрием, отцом ребёнка, не сразу. Жених размышлял, стоит ли ему связывать себя столь серьезными узами на всю жизнь, но его мама, вероятно, настояла на свадьбе. О прерывании беременности речь, естественно, не шла. «Ничего, не бойся, воспитаем», – сказала наша бабушка. Быстро организовали встречу с новоиспеченными родственниками, сыграли свадьбу, чтобы не особо затягивать событие и не ждать, когда у сестры появится уже заметный живот. Разрешение на свадьбу несовершеннолетней Оли подписывала бабушка.
Поженились они в феврале 1984 года, а мой племянник Саша родился уже в апреле. Оля собиралась устроиться на завод Ростсельмаш, но, не успев выйти из первого декрета, пошла в следующий отпуск, и в мае следующего года на свет появилась моя племянница Анечка.
Я опять собралась с силами и поехала в Москву штурмовать театральные вузы. Тщательно подготовила программу. Но опять ничего не вышло. И я уже было решила закрыть для себя тему с поступлением в театральное училище раз и навсегда, но тут снова помогли добрые люди. «Ты откуда? Из Ростова? Так почему же ты не хочешь попробовать поступить в училище в своем родном городе? Это будет проще, и говор твой там никого не смутит», – сказали мне в комиссии. Я, махнув на все рукой, вернулась домой, разыскала справку о том, что год назад была допущена в училище имени Щепкина на конкурс. И отправилась с этой справкой в Ростовское училище искусств. Справка произвела действие и на комиссию – на меня посмотрели с уважением, и на меня саму – я чувствовала себя гораздо увереннее. И в результате я поступила на театральное отделение легко и непринужденно, с высшим проходным баллом. Больше всего на финальном собеседовании наших педагогов впечатлило мое знание современного кинематографа. Еще когда я училась в школе, наш преподаватель в студии пантомимы, страстный киноман, водил нас на полузакрытые показы Ростовского киноклуба, где крутили фильмы Антониони, Феллини, Бергмана. Уж не знаю, где они тогда добывали эти ленты, но я пересмотрела тогда очень много серьезных фильмов. Когда на собеседовании я начала рассуждать о фильмах «Сталкер», «Зеркало» Тарковского, «Земляничная поляна» Ингмара Бергмана, «И корабль плывет» Феллини, о фильмах Антониони, меня слушали, раскрыв рот, даже преподаватели с кафедры. Мне показалось, что некоторые из них не знали всех тех имен, которые я перечисляла. Очень это их впечатлило. И я поступила достаточно легко.
Помню, когда я еще только проходила первые отборочные туры в Щепкинском училище, «десятки» формировал студент второго курса, которого звали Сергей Беляев. Чудесным парнем оказался впоследствии и очень хорошим артистом, он сейчас работает в Театре Табакова. Нам, абитуриенткам, он казался тогда практически народным артистом – взрослый, модный, в джинсовой куртке, студент Щепки. И он, понимая, какую власть над нами имеет, играл в такую незатейливую игру. Смотрел на нас изучающе и важно изрекал: «Ты будешь артисткой, и ты будешь, и ты». Потом посмотрел на меня, перевел взгляд на остальных девчонок, как на подбор, ярких, фигуристых, с длинными волосами, и снова на меня, и припечатал: «А вот ты, конечно, не будешь». Спустя несколько лет мы с ним встретились на сцене Театра Табакова, играли оба в одном спектакле «Обыкновенная история» по Гончарову, и роль по объему у меня была даже больше, чем у него. И уже после финала за кулисами я ему припомнила тот случай. «Как я такое мог сказать? – возмущался он. – Неужели я был такой дурак?» «А представляешь, – говорю, – что значила для девочки из провинции твоя фраза? Ты чуть было не убил во мне веру в себя».
