Я с самого Андрюшиного детства не переставала удивляться тому, как он умел внимательно слушать и задавать совсем не детские вопросы. Казалось бы, мальчики в пять-шесть лет только и делают, что носятся сломя голову, рвут штаны и сбивают коленки. За Андреем такого не наблюдалось. Сорванцом он никогда не был, он любил общаться с людьми, причем по-взрослому. Помню, ко мне однажды на дом пришла барышня делать маникюр (моя профессия все-таки обязывала иногда приводить себя в товарный вид, а на дому делать маникюр всегда было выгоднее). Маникюрша привела своего ребенка, одногодку Андрюши, ей не с кем было его оставить. Мы расположились на кухне, а мальчикам я предложила поиграть в комнате. Через какое-то время я услышала крик. Вошла в комнату и увидела, что Андрей стоит, во все глаза смотрит на мальчика, который прижимает изо всех сил к себе машинку и кричит: «Не отдам!» А никто у него эту машинку и не отбирает. Андрей говорит: «Играй, пожалуйста, кто же тебе не дает?» А через некоторое время подходит ко мне и тихо спрашивает: «Мам, а когда этот мальчик уйдет?» – «А что случилось? Вы поссорились?» – интересуюсь я. А он говорит: «Нет, не в этом дело. Просто нам не о чем больше говорить». Я-то думала, что мальчики одного возраста легко найдут общий язык, а оказалось, нет.
А вот с Родионом они общий язык нашли мгновенно. Родя приходил к нам с велосипедом, с овчаркой и один раз даже винтовку принес, и они с Игорем пошли стрелять по банкам. Бабушка, правда, быстро пресекла это дело, сказала, что с оружием к нам нельзя. Родион был невероятным сгустком позитивной энергии. Он был сообразителен, умён, хорошо воспитан, вежлив. И я видела, что Андрюшка от него в восторге. Так Дрю приобрел нового друга. Мы познакомились с его мамой Ириной и часто бывали у них в гостях. Андрей всегда ехал туда с удовольствием – у Родиона одного из первых появился компьютер, они там что-то изучали, обсуждали, говорили про каких-то орков и джедаев, я мало что поначалу понимала, но видела, что мой сын страшно всем этим заинтересован.
Ира жила в квартире с видом на Белый дом. Настолько близко, что в 1993 году, когда начался штурм, ей пришлось сидеть в кухне на полу. На улице стреляли. Горело здание Белого дома. Был реальный риск того, что до ее окон долетят пули. И боялась Ира не напрасно – потом она показывала мне выщерблины от пуль на стене ее балкона. Страшное время тогда было.
Мы во время переворота были на даче, телевизора там не было, работало только радио, Матвей Ганапольский вещал из студии «Эхо Москвы» в прямом эфире, описывая все происходящие события – им с крыши дома на Новом Арбате, где находился офис радиостанции, было видно все, что творилось в Белом доме. Даже на даче в Серебряном Бору, вдалеке от этих ужасов, было не по себе. Тревожно и непонятно, что будет в стране дальше. Напряжение висело в воздухе – если что-то случится, денег хватит на пару месяцев, а дальше? Будет ли работа? Будет ли еда? По центральным каналам телевизора крутили сплошное «Лебединое озеро». Но это не успокаивало. Лебеди все танцевали, а напряжение все росло.
И вдруг среди этого бедлама Игорь говорит: «Мне надо отлучиться по делам» – и уезжает. Нет его и нет. Мы начинаем уже напрягаться, но через какое-то время он появляется и говорит как ни в чем не бывало: «Я был у Белого дома». Мы все были в шоке – и я, и его родители.
После рождения ребёнка моё мировоззрение очень изменилось. Раньше я и сама бы пошла с Игорем бороться за правду на баррикады. Но когда я стала мамой, моим приоритетом стала семья, появилось чувство ответственности перед ребенком, его судьбой, судьбой близких. Я была в недоумении, что мужчина значительно старше меня так мог рисковать своей жизнью. А если бы с ним что-то случилось, как бы мы без него жили дальше? Но слава богу, тогда все обошлось, и жизнь стала постепенно возвращаться в привычную колею.
Кино в то время по-прежнему снимали очень мало, а деньги были нужны. Я продолжала работать моделью, ходила по кастингам и время от времени появлялась на подиумах. На одном из кастингов меня выбрали для показа в одном из павильонов ВДНХ. В то время ВДНХ представляла собой печальное зрелище. Павильоны, некогда роскошные, были забиты каким-то барахлом, внутри, в разделенных жуткими пластиковыми перегородками боксах, торговали всем подряд – от секонд-хенда до кустарных изделий каких-то фирм средней руки. Там организовали какую-то выставку-продажу оптовой продукции, и бизнесмены приходили, чтобы посмотреть, выбрать, закупиться и потом уже торговать по всей стране. Мы представляли какой-то турецкий джинсовый бренд среднего пошиба и по несколько раз в день ходили по подиуму в джинсовых рубашках, юбках, шортах, демонстрируя товар лицом. А в перерывах болтались по ВДНХ, сидели на скамейках около павильона и ели самую дешевую еду из всех, что удавалось там найти – иначе можно было бы весь свой заработок проесть.
Я обратила внимание на одного из парней-моделей, которые работали вместе с нами. Он был невероятно красив, но при этом, в отличие от остальных парней – его коллег, подававших себя, как будто они как минимум Элвисы Пресли, был спокоен и скромен. У него был плеер с наушниками – тогда они были в новинку, не все могли себе позволить такое. А когда он не слушал плеер, непрерывно что-то напевал. Мы с ним разговорились, и он сказал, что зовут его Кирилл Андреев, работает он в Доме моды Вячеслава Зайцева, самого известного на тот момент модельера, но хочет быть певцом. Через несколько лет он действительно стал солистом группы «Иванушки Интернешнл», у него были гастроли и толпы поклонниц, а я наблюдала за взлетом его карьеры и вспоминала, как мы сидели на скамейке на ВДНХ и он делился своими планами на жизнь.
В один из последних дней выставки нам предложили купить со скидкой те товары, которые там выставлялись. Одна девушка поступила очень хитро – она в отличие от нас не снимала выданные нам сапоги-казаки, в которых ходила по подиуму, а продолжала гулять в них и во время перерыва, и подошва этих жутко модных тогда сапог сильно поистрепалась. Она пришла к организаторам и говорит: «Видите, что с ними случилось? Продать вы их теперь все равно не сможете, отдайте мне». Организаторы с ней согласились, и девушка совершенно бесплатно получила дорогую и ультрамодную по тем временам обувь. Мы такой наглостью похвастаться не могли, поэтому пошли выбирать товар пусть со скидкой, но все-таки за деньги. Мой взгляд упал на сумочки. Я гуляла вдоль полок, прикидывая, что я могу себе позволить. Столкнулась там с Кириллом. Он тоже был явно заинтересован сумками. «Девушке выбираешь?» – «Нет, маме», – признался он и продолжил выбирать – тщательно и с большой любовью. Меня этот факт тогда, помню, поразил. Парень работал с нами всю неделю, заработал денег, мог бы себе купить джинсы или еще что-то интересное. Но он решил порадовать маму. Это было невероятно трогательно.
А еще на этой выставке я познакомилась с девушкой-моделью, которая, взглянув на меня, сказала: «У тебя очень хорошие волосы. А ты не хочешь пойти работать к Сергею Звереву? Я слышала, что ему нужны модели в его телепередачу». Я тогда слыхом не слыхивала ни про какого Сергея Зверева, и она посоветовала мне посмотреть его программу. Я впечатлилась – оказалось, что он очень крутой модный парикмахер, и образы придумывает невероятные, и макияж обалденный. Сам Сергей тоже выглядел сногсшибательно – стройный, эффектный, стильный. Моя новая знакомая предложила меня познакомить с ним. Мы пришли в салон «Велла», единственный тогда в Москве, туда в основном ходили иностранцы, богатые роскошные женщины, Дима Маликов, Анжелика Варум, дипломаты – в общем, высший свет. Простая стрижка – без краски, без помывки головы – стоила 40 долларов. Для меня это были просто космические деньги. И вот я прихожу туда, сажусь в кресло, и мне начинают мыть голову. Первый раз в жизни кто-то другой, не я сама, мыл мне голову, и не в обычном душе, а в специальной мойке, в заведении, где сплошной ВИП и люкс. Зверев подходит, исследует мою голову и говорит: «Приходи, послезавтра съемка».
