Неудивительно, что после нескольких дней такого напряга Сергей Зверев умудрился потерять собственный приз. Ему на конкурсе в Голландии вручили «Золотой тюльпан» – очень престижную награду среди парикмахеров, «Оскар» практически. Он ее взял, поблагодарил всех присутствующих, потом поставил куда-то за кулисами, отвлекся. И вот мы уже сидим в автобусе, готовимся в гостиницу ехать, полуживые и совсем уже без сил, и кто-то говорит: «Зверев, ну дай хоть подержать в руках приз-то». Зверев роется по своим многочисленным пакетам (у него всегда с собой была масса фирменных брендовых пакетов, в которых лежали разные важные вещи) и вдруг бледнеет. Нет приза. Кинулся в зал обратно – приз стоит там, где он его оставил, нетронутый. Европа, что тут скажешь.
Во время этого конкурсного путешествия у нас выдался один свободный день. Случилось это в Голландии, в городе Утрехт, недалеко от Амстердама. Мы, конечно, не могли упустить такую возможность, сели в электричку и поехали гулять по городу. И первая же улица, на которую нас занесло, оказалась довольно фривольной. Сначала мы гуляли по ней, ничего не подозревая, а потом вгляделись в витрины и обнаружили, что прогуливаемся вдоль секс-шопов. Мне стало страшно неудобно, я не привыкла к такому зрелищу. А все остальные – и туристы, и местные жители, ходили вдоль этих витрин как ни в чем не бывало. Наши тоже расхрабрились, Зверев говорит: «Давайте зайдем». Я говорю: «Зачем?» – и от стыда краснею. «Там не только то, что ты думаешь, продается, – объясняет Сергей, – там белье, между прочим, тоже есть, и колготки в сеточку, которые вам, моделям, нужны будут для следующего конкурса». Пришлось зайти. Внутри все, как полагается в таких заведениях: плакаты и постеры соответствующей тематики, видеокассеты на полках, понятно с какими обложками. Меня начало подташнивать. Я оглянулась в поисках отдела, в котором могло бы продаваться белье, вдали мелькнули пух и стразы, я туда бегом – а там наручники и плетки. Мое пуританское воспитание подсказывало мне, что надо срочно искать выход, но тут по счастью впереди-таки замаячил отдел с бельем. Повезло, думаю. Вглядываюсь в товар на полке и вижу, что странный он какой-то. Латекс сплошной. И молнии на разных занятных местах. Но все-таки колготки в сеточку мы нашли, пошли к кассе, и вдруг мой взгляд упал на свечки занятной формы. Очень похожи они были на косточки для собак. Стоп, думаю, это же не зоомагазин, зачем тут косточки? Начинаю приглядываться – а это и не косточка вовсе. В форме косточки эта свечка только с одной стороны, а с другой стороны по-другому сделана. В общем, я в абсолютном внутреннем зажиме дошла до кассы, заплатила и вышла из этого магазина вон. А подруга моя не удержалась и купила пищащий резиновый сувенир в виде этой самой недокосточки. Зверев там, кстати, тоже прикупил кое-что, не буду вдаваться в подробности, взрослый человек, имеет право.
Потом мы все разошлись каждый по своим делам. Темнело. Видим – идет Сережа, а за ним толпа каких-то подозрительных личностей на некотором расстоянии держится. Зверев, надо сказать, всегда питал страсть к разным громким брендам, ему нравилось роскошно одеваться. Даже стриг в «Версаче» часто, а уж на вечеринки ходил – заглядеться можно. Немцы подшучивали над ним: «Сергей, вы удивительный мастер, вы стрижете в одежде, в которой мировые кинозвезды на красную дорожку выходят». Но его эти шутки не смущали, и он продолжал скупать ассортимент модных бутиков. В Амстердаме тоже не смог удержаться. И вот мы видим, идет Сергей в роскошной черной куртке «Версаче», с золотыми молниями и логотипами, обвешанный пакетами с надписями «Кельвин Кляйн», «Босс», «Армани». И содержимое этих пакетов, очевидно, тянет на весьма солидную сумму. Поэтому темные личности вокруг него со страшной силой концентрируются. Мы видим – дело плохо. Кричим: «Сережа, иди к нам скорее!» Он нас видит, рукой машет, и темные личности начинают по одной отпадать, понимая, что им не светит. А неподалеку от нашей компании расположился какой-то бомж, сидит, деньги клянчит, перед ним шляпа для подаяния. И Зверев, заметив его, направляется к нему и начинает выгребать из карманов мелочь. Евро у голландцев тогда еще не было, в ходу были гульдены, увесистые такие монетки, довольно дорогие, курс гульдена к доллару был примерно один к одному. Зверев зачерпывает прямо полную ладонь этих гульденов и готовится уже ссыпать их в шляпу этого клошара. Я говорю: «Ты что делаешь? Ты ему это все хочешь отдать просто так? В курсе, сколько они стоят?» Сережа был не в курсе и страшно удивился, когда я ему сообщила, какую сумму он собирается подарить бомжу. «Хорошо, что ты меня просветила. И вообще, это прекрасно, что я вас встретил, потому что, честно говоря, я тут заблудился и последние полчаса уже не имел представления, как дойти до пригородной электрички», – сообщил он. Вообще, конечно, Сережа Зверев тогда был совершенно не приспособлен к быту. Когда мы уже собирались вылетать в Москву, прибыли в аэропорт и директор сказал: «Давайте все обратные билеты, пойду вас регистрировать», Сережа поднял на него удивлённые глаза и спросил: «Какие еще билеты?» – «Сереж, у каждого из нас был на руках билет туда и обратно, – терпеливо объяснил директор, – я вам их раздал на руки перед вылетом из Москвы и сказал, чтобы вы их не выбрасывали, обратно лететь по ним же». Думаю, не надо объяснять, что Зверев выкинул этот билет, как ненужную бумажку. В те времена никаких электронных билетов не существовало и в помине, и, если у человека на руках не было бумажного квитка, в самолет он не попадал. Мы улетели, а Звереву был куплен билет на следующий рейс, к нему пристегнули намертво кого-то из провожающих, взяв с него твердое слово вот с этого парикмахера со всеми его фирменными пакетами глаз не спускать и обязательно проследить, чтобы на рейс он все-таки сел.
От этого периода моей жизни на память у меня осталась игрушка-медвежонок. Заприметила я его в первом же дьюти-фри, в Дюссельдорфе. Это был первый подобный магазин в моей жизни, и мне показалось, что я попала в рай. Это был предел всех мечтаний – можно было гулять вдоль витрин, разглядывать косметику, пробовать помаду, понюхать все духи. И на одной из полок я увидела маленького медвежонка. Он был совершенно волшебный – маленький, в ладонях у меня помещался, мягкий, с маленькой бабочкой на шее – красной в горошек. Я его взяла в руки и не могла никак отпустить. Подходит мой мастер Света и говорит: «Нравится?» У меня чуть ли не слезы на глазах. Но купить я его себе не могла никак, это было баловство, а деньги нужны были семье. А когда мы уже вернулись в Москву, Света вручила мне этого медвежонка – на память. Она, видимо, прямо там, в Дюссельдорфе, его купила и возила за собой, с тем чтобы мне подарить в финале нашей поездки. Это было невероятно трогательно.
После конкурса моя модельная карьера развивалась стремительно и неожиданно. В один прекрасный день мне позвонили из модельного агентства и предложили встретиться с представителем агентства «Элит», известного на весь мир. Этот француз приехал из Парижа специально для того, чтобы провести в Москве кастинг русских моделей. Тогда русские модели еще не были так известны на мировом подиуме, Наташа Водянова появилась значительно позже. И вот я прихожу на кастинг. Француз говорит: «Поверните голову вправо. Теперь влево. Можете подойти к окну? У вас цветные линзы в глазах?» Я тогда понятия не имела, что бывают вообще какие-то там цветные линзы. Да и если бы знала, тратить сто долларов на то, чтобы изменить цвет глаз, считала глупостью в высшей степени. «Точно нет линз? А почему у вас такой цвет глаз?» – интересуется француз. «От природы, – говорю, – такой». Он говорит: «Это правда? Можно я вымою руки и потрогаю ваш глаз пальцем, чтобы убедиться, что линз там нет?» Взял и аккуратненько провел пальцем вправо-влево, а потом говорит: «Да, действительно, линз нет». Видимо, его частенько обманывали девушки, меняя цвет глаз. «Вы нам подходите, ваши параметры нас полностью устраивают, – подытожил француз, – а теперь слушайте, как будет организована наша работа. Вы приезжаете в Париж, мы вами занимаемся, вкладываем в вас деньги, оплачиваем пластические операции, если таковые потребуются. Фитнесс-тренеров нанимаем, салоны красоты – все за наш счет. Мы учим вас позировать, ходить по подиуму, обучаем всем премудростям. Но первый год вы гонораров не получаете. Да, мы вас содержим, даем какие-то свободные деньги, но гонорары забираем. Второй год вы работаете за проценты, отдаете нам половину ваших доходов. А на третий год вы свободны, работаете сами на себя». Я стою, все это слушаю и не верю ушам. Париж… целый штат людей, занимающихся только мной… про кого это он вообще говорит? Неужели про меня? Но потом я быстро вернулась с небес на землю. И задала ему один-единственный вопрос: могу ли я взять с собой своего двухлетнего сына? «Это исключено, – сказал француз, – вы не сможете совмещать воспитание ребенка и работу, вы просто не понимаете, что вообще это за работа. Вы будете просыпаться в разных точках планеты. У вас не будет времени ни на что, кроме вашей работы. Ребенка вы видеть не будете, даже если повезете его за собой в Париж». И закрыл тему на этом, не захотел больше ничего обсуждать.
