На второй день подходит к нам на пляже Вадим Юсупович. «О, Андрюша, гомо сапиенс, как дела? Как там плохие операторы? Пойдем, я тебя познакомлю с Рудинштейном». И берет его за руку, ведет по пляжу, туда, где расположились Марк Григорьевич и режиссер Владимир Хотиненко. Я за ними наблюдаю издалека. И вижу, что Андрей что-то говорит, а потом раздается гомерический хохот. Хотиненко смеется – только что со стула не падает. Рудинштейн берет Андрюшу за руку и подводит ко мне. «Знаешь, – говорит, – что твой ребенок сказал? Он подошел ко мне и важно произнес: “Андрей Ливанов. Русский”. И протянул мне руку. Как ты думаешь, что мне пришлось ответить? “Марк Рудинштейн. Еврей”».
Я испугалась сначала, думаю – с чего ему вдруг взбрело таким образом представляться, мы вообще дома не обсуждаем национальности. Но Марк Григорьевич меня успокоил, не бери в голову, говорит, он ребенок, мало ли чего сболтнул. А Марк с тех пор только так и говорил при встрече: «Андрюх, привет, это Марк Григорьевич, помнишь меня?»
Началась фестивальная жизнь. Мы вовсю наслаждались приятной компанией, морем и фруктами, которые иногда могли себе позволить купить на местном рынке. Однажды сидим на пляже, едим черешню. И вдруг я поднимаю голову и вижу своего старого знакомого Кирилла Андреева. Я удивилась – что он, манекенщик, делает на кинофестивале. Оказалось, что Кириллу все-таки удалось исполнить свою мечту, и он приехал в Сочи как солист новой группы «Иванушки Интернешнл». На «Кинотавре» должно было состояться их первое выступление. Кирилл очень волновался, как оно пройдет. К тому же у них совсем не было денег – гастроли у них еще не начались, но они уже успели потратиться на костюмы, которые покупали на свои деньги, чуть ли не в долг. «Представляешь, – говорит, – нас сюда привезли, поселили, а на довольствие не поставили – не хватило на нас еды». И до меня доходит, что он уже давно тут, а значит, жутко голодный. Я предложила ему черешни, он начал отнекиваться, кивать на Андрюшу, мол, ему нужнее. Но я чуть ли не силой вручила ему оставшиеся ягоды и не позволила возражать.
На красной дорожке я произвела в тот год настоящий фурор. У меня были одни-единственные приличные туфли – темно-синие, а у подруги, которая хорошо шила, нашлись остатки ткани – чёрной в белый горошек. И она сшила мне из нее платье-бюстье и болеро с рукавами. Я была довольна тем, как выгляжу, единственное, что меня категорически не устраивало – волосы. После участия в парикмахерском чемпионате прошло уже много времени, специфическая конкурсная стрижка – сзади под ноль, спереди длинные пряди – отросла, стали видны корни, а на концах волосы были пережжённые и абсолютно белые. Денег на парикмахерскую не было, и я решила, что справлюсь сама. Забрела на оптовый рынок и купила баллончик с краской. В аннотации было написано, что она легко смывается. Цвет назывался загадочно и маняще: «Индийское лето» и на картинке выглядел вполне благородно. Я не учла одного – как он будет смотреться на моих вытравленных в ноль волосах. Купила баллончик и взяла с собой в Сочи.
На второй день фестиваля, насмотревшись на красавиц, которые туда приехали, я поняла, что так продолжаться больше не может, надо приступать к решительным действиям. Взяла краску, намазала ее на свои волосы, надела сверху пакет, выждала положенное время и отправилась смывать. Цвет воды, который стекал с моих волос, меня несколько насторожил. Я никак не ожидала увидеть такой ярко-малиновый поток. Краска все стекала и стекала, я уже было решила, что на волосах совсем ничего не останется. Отжала волосы белым отельным полотенцем. Посмотрела на него и обомлела. Полотенце было сплошь в ярко-оранжевых и малиновых сполохах совершенно дикой интенсивности. И на голове был такой же пожар. Я помыла голову еще раз 10, но краска в мои вытравленные насмерть волосы, которые блондировали и сушили феном по семь раз в день, впиталась железно, решила я и пошла в таком виде в люди. На следующий день после купания выхожу из воды, а мне говорят: «Ира, у тебя по спине краска течет». Эта краска испачкала все, что можно – наволочка стала розово-оранжевой, пришлось ее вывернуть наизнанку, чтобы не бросалась горничным в глаза, а полотенце отстирать так и не удалось.
В общем, освежила я свою прическу на славу. Готовясь к выходу на красную дорожку, я надела платье, туфли, окинула себя в зеркале взглядом и думаю: «Хорошо бы голову оторвать, конечно!» Положение немного спасла ярко-красная помада. Подруга мне ее дала и напутствовала: «Если не знаешь, что делать – крась ярче губы, это всегда поможет». Я воспользовалась ее советом, и цвет помады хоть как-то уравновесил взрыв на моей голове. Зато на дорожке я была заметна. И вне дорожки тоже. Рудинштейн подошел ко мне как-то и говорит: «У меня номер на самом верхнем этаже гостиницы, и я иногда стою у окна, наблюдаю, как люди идут внизу по дорожке из отеля в зимний театр. Так вот что я тебе скажу – тебя я вижу сразу. Ты не боишься режиссеров распугать?»
Кстати, действительно, после моего феерического появления на том «Кинотавре» предложений на пробы некоторое время не было. Видимо, мужчины-режиссеры не догадывались, что волосы можно перекрасить. Я много раз слышала от них: «Ну она же брюнетка, эта актриса, а у нас по сценарию блондинка. Не парик же ей нацеплять». – «А перекрасить нельзя?» – спрашиваю. Они страшно удивляются – как? А так можно? Мужчины, видимо, считают, что блондинки у нас сплошь от природы.
В тот год на «Кинотавре» была шикарная кинопрограмма. Организаторам удалось привезти на фестиваль Сильвию Кристель (знаменитую Эмманюэль) и Жерара Депардье. Депардье попал на «Кинотавр» совершенно неисповедимыми путями. Денег, чтобы пригласить его официально, ни у кого, конечно же, не было. За несколько дней до начала «Кинотавра» кто-то из руководителей фестиваля был в Париже по делам и там встретился с Жераром. Сначала пытались его уговорить приехать в Сочи, а потом напоили, и он дал свое согласие. Его погрузили в самолет, где он благополучно всю дорогу проспал, а потом, когда приземлился – не понял, где он и зачем. Смотрит на надпись «Сочи» у летного поля и спрашивает: «Что это? Гуччи? Мы в Италии?» – «Это Сочи, – говорят ему. «Сочи? А это где вообще?» – Депардье аж протрезвел от ужаса, но все-таки не до такой степени, чтобы соображать. Приехал в отель, его отвели в номер. Он говорит: «Что это за место? Я должен здесь подождать, пока меня в мой номер заселят?» – «Нет, – говорят, – это и есть ваш номер». Начали ему рассказывать, какие планы у него с утра, какие встречи, с какими киношниками, а он, не говоря ни слова, рухнул прямо в куртке на кровать и уснул тут же.
На следующий день было представление фильма, в котором играл Жерар. Набился полный зал народу. Выходит Марк и говорит: «Вы знаете, друзья, нам предоставилась редкая возможность – лицезреть в гостях всемирно известного и любимого всеми актера Жерара Депардье». Мы все подумали, что он шутит. Но Жерар действительно вышел на сцену. В каких-то помятых брюках, кожаной куртке, несмотря на жару. Сделал один шаг на сцену. Потом второй. Потом косо посмотрел в зал. Потом повернулся направо и увидел занавес, закрывающий экран, – роскошный занавес, по низу шитье. Подошел к нему, взял в руки и начал пальцем ковырять шитье. Как ребенок, который увидел что-то любопытное. Марк говорит: «Жерар, пожалуйста, вам слово». Он снова поворачивается к залу, делает еще пару шагов, вглядывается в темноту, не понимая, есть ли там кто-то. Пошатывается, руки в карманах. Дошел до микрофона, сказал: «Бонжур» и ушел. Вот такое состоялось интересное выступление Жерара Депардье на фестивале «Кинотавр».
