Пока проходили пробы, я, по своему обыкновению, присоветовала в картину еще одного родственника. Режиссер обмолвился: «У нас пока нет еще одного героя. Мы ищем актера, который смог бы сыграть важного генерала. Роль небольшая, но заметная». Я говорю: «Ну я знаю, кто вам нужен. Аристарх Ливанов». Так мы с Андреем подсказали режиссёру взять на роль и «дядю Арика».
Мы приехали на съемки в Ялту, поселили нас в простеньком пансионате советского типа, со столовой, в которой на завтрак давали сразу и борщ, и котлеты с гарниром, и тут же сладкую кашу с оладушками. Из огромного чайника в граненые стаканы разливался чай, который мы все хорошо помним еще по пионерским лагерям. Знаете, такой, когда в большую выварку, доверху заполненную водой, кидают щепотку чая, много сахара и все это кипятят. И на вкус получается такой сладкий пареный веник.
Я всегда следила за тем, что и как Андрюша ест, поскольку его проблемы с поджелудочной никуда не делись. И за завтраком я говорю: «Андрей, выбери что-то одно – или сырники, или кашу, давай не будем все в одну кучу мешать». Сергей Никоненко, который тоже был занят в той картине и тоже пришел вместе с нами на завтрак, сказал: «А я буду борщ и котлеты». Дядя Арик с ним согласился. Они набрали еды и начали воспитывать меня, учить, как надо кормить ребенка. Мол, надо завтракать так, чтобы наесться на целый день вперед. Я говорю: «Он же не верблюд. У нас есть еда на площадке, и с собой я ему оладьи возьму на всякий случай, покормлю, если есть захочет». Никоненко стал рассказывать, что, когда он был маленький, его мама варила большую кастрюлю борща, ставила его в погреб и по утрам заставляла его есть этот борщ, как можно больше, потому что до школы было шесть километров пешком и столько же обратно. И поэтому он привык есть на завтрак много и обильно. Андрей слушает его и веско резюмирует: «Знаете, что Никоненко хорошо, то Ливанову смерть». Сергей Петрович посмеялся и перестал уговаривать его есть побольше.
Приезжаем на место съемок, и я понимаю, что сладко парню не будет. Работа предстоит тяжелая. Пиротехники как раз заряжали взрывчатыми веществами дорожку, по которой Андрюше предстояло пробежать, – между взрывов, петляя и уворачиваясь. Я начала нервничать, понимая, что Юрий Кара снимает трюковое кино со взрослыми актерами и нянчиться с Андреем на площадке никто не будет. Режиссеер тоже нервничает и говорит: «Вы позанимайтесь со своим ребенком, чтобы он правильно настроился и не боялся. Объясните ему, что к чему». И я беру Андрея за руку и прохожу с ним всю эту дорожку, попутно объясняя: «Вот здесь закопаны заряды, когда они будут взрываться, будет очень громко, но ты не бойся. Тебе главное – запомнить, где находятся эти заряды, и петлять между ними, чтобы тебя взрывы не задели». Потом Сашу Домогарова попросила еще раз пройти с Андреем всю сцену. Начинают снимать первый дубль, и я вижу, насколько опасные дела творятся на площадке, – заряды уложены под землю и взрываются не понарошку, а прямо очень мощно – огонь, комья земли в разные стороны. Андрей пробежал по этой дорожке первый раз и подошел к нам. Пытается разговаривать, как обычно, а сам не замечает, что кричит – оглушило его, видать. И тут же случилась еще одна неприятность. Пиротехники закопали в землю цинковые ведра с какими-то тряпками, пропитанными горючим раствором, они должны были чадить и создавать эффект того, что взрыв произошел всерьез. И какое-то из ведер взорвалось, горящая тряпка взлетела в воздух в направлении камеры. Упала оператору на ногу. У него загорелась штанина, но он даже не мог ее потушить толком, потому что проверял, все ли нормально с камерой и не угодило ли в нее это горящее ведро. Я говорю: «Может быть, было уже? Может, одного дубля достаточно?» «Нет, – говорит режиссер, – снимаем второй дубль, мне нужен другой ракурс». А я первый-то дубль еле пережила, ночь, горы, тряпки эти горящие, ведра летающие – страшно. Говорю: «Поговорите с пиротехником, чтобы он зарядил все тщательно, я боюсь за ребенка». Мне говорят: «У нас хороший пиротехник, лучший из тех, что есть на “Мосфильме”». Я говорю: «Лучший? А с остальными что? Их в живых нет уже?» Грубая, конечно, шутка была, но в тот момент я очень сильно была напугана. Андрей пробежал второй раз. Был еще третий дубль, потом, слава богу, у пиротехников закончились заряды, и все угомонились.
Следующая сцена снималась тоже ночью. В горах стало холодно, Андрей стучал зубами, он явно очень устал и хотел спать, но держался. В этой сцене Саша и Андрей должны были сидеть в каком-то разбомбленном КПП, вокруг опять вонючие мазутные тряпки и шины, все это горит и чадит, взрывается, Домогаров отстреливается из всех щелей. В общем, непростое было кино.
А на следующий день снималась сцена, чисто технически совсем несложная. Но психологически она далась всем очень непросто. Киношным папой Андрея в этом фильме был Сергей Никоненко, он играл начальника воинской части, на которого охотился снайпер, но он об этом не знал. И вот мальчишка, которого играет Андрей, идет из школы, Никоненко его встречает, берет на руки, подбрасывает, а снайпер в этот момент стреляет и попадает ребенку в голову. По сценарию – ребенок погибает.
Обычно в таких случаях на тело актера крепятся мешочки с бутафорской кровью, они подшиваются под одежду или в волосы, и нажатием кнопки имитируется выстрел и разливается кровь. С Андреем решили такую штуку не проделывать, просто сняли два дубля – первый, как Никоненко его подбрасывает и ловит, и второй – как ребенок у него на руках обмякает. Но я все равно не стала смотреть на это, ушла. И вот мы все это сняли, выдохнули, но вдруг режиссер говорит: «Я придумал еще одну сцену». Неужели, думаю, опять про войну и снова Андрею надо будет бегать между взрывами? Оказалось, наоборот. Юрий Кара говорит: «Я так проникся к Андрюхе, что решил не убивать его героя. Посмотрев сцену, которую мы только что сняли, зритель будет думать, что ребенок погиб и спас тем самым жизнь отцу. Но в финале картины, когда герой Никоненко приедет домой, к нему выбежит пацан с забинтованной головой. И зритель поймет, что мальчик жив, а пуля прошла рикошетом». И мне это очень понравилось. Начали готовиться к съемке. Гримеры говорят: «Мы не умеем правильно бинтовать голову, нужно где-то найти медработника, потому что это сложное дело, специально учиться надо». Я говорю: «Не нужен медработник, я умею, сейчас все сделаю». И забинтовала голову Андрея. Гримеры намазали повязку искусственной «кровью» – получилось очень правдоподобно. Герой остался жив, чем всех несказанно порадовал.
Когда Андрею было 10 лет, его пригласили на прослушивание. На этот раз продюсеров интересовала не я, а мой сын. Кастинг проводился на участие в новом мюзикле, который тогда только запускался. Мюзикл, поставленный по роману Вениамина Каверина «Два капитана», назывался «Норд-Ост». Андрей никогда профессионально не пел, но, узнав про возможность поучаствовать в мюзикле, почему-то согласился. В проект набирали большую труппу – там было много детских ролей, и поскольку предполагалось давать спектакли каждый день, нужны были сменные артисты. Набирали больше 30 участников разных возрастов и потом еще дополняли детскую труппу по мере того, как старшие вырастали из своих ролей.
Задача была непростая. Продюсеры прослушали очень много поющих детей из эстрадных студий. Но им мало кто подходил. Андрея попросили спеть и сыграть этюды. То есть он должен был изобразить что-то, а взрослые, его прослушивавшие, должны была угадать, что он делает. Андрей придумал лепить снежную бабу и насмешил этим всех до колик. А потом еще принялся бросаться в жюри воображаемыми снежками. Еще он прочел стихи, которые тоже всем понравились, а потом рассказал, что у него есть кое-какой опыт работы – и про рекламу рассказал, и про фильмы, и про работу в озвучке. Как раз незадолго до этого на экраны вышел фильм «Проклятый путь» с Томом Хэнксом, и там Андрюша озвучил одного из главных героев. Еще он работал над фильмом «Анна и король», его голосом говорил сын героини Джоди Фостер. Фильмы были на слуху, его сразу вспомнили, и это был большой плюс – навык Андрея управляться с липсингом (уметь сказать так, чтобы его слова попадали в движение губ героев на экране) показался продюсерам полезным.
