Выручило и наличие у Андрея музыкального слуха, поскольку петь в мюзикле, конечно же, пришлось. Со слухом у мальчика было все в порядке с детства. Когда Андрюше было шесть лет, я даже подумывала отдать его в музыкальную школу. Спросила: «Не хочешь ли заняться музыкой? Может, выберешь себе инструмент? Я вот, например, играла в детстве на скрипке». Он только отшутился: «Ты мне еще бальные танцы предложи!» И вспомнив, с какой неохотой я в его возрасте занималась игрой на скрипке, больше этот вопрос не поднимала.
Когда Андрея взяли в детскую труппу мюзикла, стало понятно, что у педагога, который этим занимается, не очень получается работать с детьми – его не слушались. Человек явно был не на своем месте. И я предложила продюсерам рассмотреть другой вариант. Мой хороший друг Владимир Стуканов (тот самый, с которым я вела дискотеку в тот день, когда у меня умерла бабушка) создал в Москве одну из лучших детских театральных студий. Он служил в музыкальном театре «Экспромт», то есть работа актера ему была знакома не понаслышке, и при этом отлично управлялся с детьми как руководитель студии. В его студии были прекрасные дети, он воспитывал из них актеров-профессионалов, но при этом (что немаловажно) не травмировал им психику. Мы все знаем массу примеров, когда ребенок прекрасно играет в кино, но потом, повзрослев, спивается или опускается на дно, потому что режиссер выжал из него все соки, а о сохранности психического здоровья не позаботился. С детьми, которые занимались у Стуканова, этого не происходило. Конечно, они шалили, это же дети, но очень его уважали, там была доброжелательная атмосфера, но строгая дисциплина.
Продюсеры сказали: «Ладно, мы с ним познакомимся». И едва Володя пришел в «Норд-Ост», у детей загорелись глаза, а у взрослых появилась надежда, что все получится. Андрей был хорошо знаком со Стукановым. Он был другом нашей семьи, мы ходили в гости друг к другу, они к нам с Игорем, мы к ним, общались с его женой и дочкой. Поначалу наша дружба давалась Володе непросто – он был учеником Игоря, Ливанов руководил его курсом в Ростовском театральном училище. И в мозгу у Володи навсегда отпечаталось, что Игорь – его педагог. Володя был ему за многое благодарен и признателен, Игорь, с его ЛГИТМИКом за плечами, действительно многое дал своим ученикам. Курс был сильный. И вот этот пиетет по отношению к Игорю Евгеньевичу остался у Стуканова надолго. Помню, был случай, когда Володя, чтобы как-то выразить свое почтение и теплые чувства, подарил Игорю на день рождения собаку. Ротвейлера. Чем поставил меня в абсолютнейший тупик. «Ты не мог посоветоваться со мной? – говорю. – Это же все равно что младенца в дом принести». В итоге мы все очень полюбили эту собаку и были просто счастливы, что она у нас живет, но была проблема – он уже в четыре месяца одним рыком Андрея на табуретку загонял. Серьезный рос пес. А однажды он заболел. Ему стало очень плохо, и мы поняли, что он умирает. Игорь вызвал ветеринарную «Скорую», пошел на улицу ее встречать, а я делала собаке искусственное дыхание. Я не ветеринар и делала псу вентиляцию легких и непрямой массаж сердца так, как делают это людям. Мне казалось, что мы можем продержаться до прибытия врачей. Но когда Игорь с врачом вернулся, он сказал мне: «Оставь его уже, ты не видишь? Он умер». И я сидела на полу и плакала. Я привязалась к этой собаке, и совершенно невыносимо было видеть, как живое существо смотрит на тебя беспомощным взглядом и угасает. До сих пор помню горечь на своих губах – из его пасти пена выходила, видимо, с желчью.
А Володя со временем немного привык к Игорю и стал его близким другом. Узнав про наш развод, он растерялся. Мне, честно говоря, тогда вообще не до общения было. Но я подозревала, что Володя где-то там, в мужских компаниях, поддерживает друга. И я ему была признательна за это, мне в тот момент было важно, чтобы Игоря поддержали, чтобы он – с его темпераментом – не наворотил дел. А однажды звонит и говорит: «Тут такое дело. Игорь сказал всем вашим общим друзьям, что они должны выбрать, с кем останутся после вашего развода – с тобой или с ним». Я понимала, что нашим друзьям тоже не просто. Поэтому взяла себя в руки и говорю: «Я пойму тебя, если ты останешься с Игорем». Он говорит: «Нет, я уже все решил и ответил ему, что Ира мне не сделала ничего, кроме добра, я останусь с ней и с Андреем». Я была ему очень благодарна. Но, кстати, никогда не была в претензии к тем, кто сделал другой выбор.
В общем, Володю мой сын знал хорошо и с самого раннего детства. И всегда называл именно Володей. А тут пришел с репетиции и рассказывает про Владимира Михайловича. «Кто это?» – говорю. «Стуканов. Просит его так называть». Панибратства во время работы между ними не было. Я очень не хотела, чтобы Володя относился к моему сыну снисходительно и прощал то, что не простил бы другим студийцам, и повторяла все время: «Если Андрей недостаточно талантлив – скажи мне, не надо держать его в труппе только из-за нашей с тобой дружбы». Я реально смотрела на вещи, понимала, что он действительно может не дотягивать – мальчик не учился ни музыке, ни актерству. Но Стуканов говорил: «Ты не понимаешь, к нам приходят дети из известных песенных коллективов, но они как марионетки, абсолютно неживые. Только и умеют, что качать головой вправо-влево перед микрофоном, и больше от них ничего нельзя добиться, ни одной эмоции. Вроде и маленькие еще, но уже проштампованные насквозь. Нам нужны другие дети, живые, с которыми еще можно что-то сделать. А Андрею никаких поблажек не будет, даже не думай». И действительно, там самые разные дети работали, один мальчик, который пел одну из главных партий, вообще из неблагополучной семьи, с 13 лет был предоставлен сам себе. И каким-то образом Стуканову удавалось выстраивать внутри этого разношерстного детского коллектива нормальные отношения.
Репетиции длились долго, чуть ли не год. Дети занимались вокалом, танцами и актерским мастерством наравне со взрослыми. Проект был очень масштабный, под него был арендован целый Дворец культуры, в нем перестроили сцену, переделали всю машинерию – для того чтобы на сцену мог спускаться самолет, а из-под пола появляться огромный корабль. Было несколько составов артистов, они сменяли друг друга, потому что спектакли шли каждый день. Центральные арии пели Алексей Кортнев, Катя Гусева и Ирина Линдт, супруга Валерия Золотухина. Люди там работали просто прекрасные, со многими из них я по сей день дружу.
В то время вся моя жизнь была посвящена «Норд-Осту». Я забирала Андрея после школы и прямо в форме везла на репетицию. Или на спектакль, перед которым обязательно тренинг, разминка, распевки. В результате с двух часов дня и до вечера он был в театре. И нам еще повезло – Андрюшины сцены были только в первом акте, и мы могли возвращаться домой не очень поздно. Большинство детей после финала оказывались в своих кроватях после полуночи. А надо же было еще и уроки успевать делать. Мы выкручивались так: между тренингом и распевками актеров сажали на грим. У Андрея он был несложный, времени много не занимал, и в этот момент я его отлавливала, кормила и сажала за учебники. Но это было очень сложно – сосредоточиться нормально не давали.
Так прошло два года – год репетиций и еще год спектаклей. «Норд-Ост» был, наверное, лучшим российским неадаптированным мюзиклом. Там были совершенно уникальные номера (один степ на лыжах чего стоил!), уникальные декорации, невероятная работа актеров, музыка – все было на высшем уровне. Дети-актеры тоже были ХОРОШИ, некоторые из них, как Саша Розовская и Маша Иващенко, стали профессиональными артистами.
