Юлька долго копалась, пристегивая кресло с Машей, потом уселась сама и улыбнулась ему в зеркало заднего вида.
— Трогай, шеф! — пошутила она. Это был хороший знак.
— Как прошел день? — заговорил Илька на тему, которая была наиболее, по его мнению, подходящей.
— Замечательно! — ответила Юлька, — а у тебя?
— Нормально, — ответил Илька, а потом решился и выпалил, — Юля, мне предложили повышение и я согласился!
Она взглянула на него долгим взглядом.
— Повышение, это означает переезд в Москву?
Илька кивнул и замер, глядя на жену.
Тут в кресле завозилась и закряхтела проснувшаяся дочь, и Юлька переключила внимание, оставив его в напряженном ожидании.
35
Маша не любила ездить в автомобиле, и демонстрировала свое отношение к этому виду транспорта весьма доходчиво. Диапазон выражения нелюбви распространялся от недовольного покряхтывания, которое вскоре превращалось в оглушительный ор. Поэтому путешествия на дальние расстояния становились проблемой. Зато Маша очень уважала коляску. Она могла проспать в коляске три часа, и просыпалась в добром расположении духа. Вот и сейчас, Маша дошла уже до кульминации действа, вовсю надрывая свои детские легкие, и разговаривать, само собой, под этот аккомпанемент, было совершенно невозможно. Они въехали во двор, и Юлька выскочила из салона как только машина затормозила. Она обежала вокруг, распахнула дверь и освободила страдалицу-дочь из заточения детского кресла. Маша тут же перестала орать, но все еще всхлипывала и прерывисто вздыхала.
Юлька потащила ненаглядное чадо домой, оставив Ильку собирать брошенные впопыхах сумки с детскими вещами, это самое кресло и Юлькину дамскую сумочку, которая, с некоторых пор, напоминала средних размеров чемодан.
Дома, Маша, освобожденная от тяжести комбинезона, возлежала в шезлонге и ждала, когда ее покормят. Юлька, не успевшая переодеться, металась по кухне, готовя смесь. Илька поставил вещи в прихожей, разделся сам и привычно вымыл руки.
— Давай я, — предложил он, и Юлька передала ему дочь и бутылочку.
Илька смотрел на Машу, а Маша смотрела на него. Ребенку шел четвертый месяц, а он все никак не мог поверить, что это плоть от плоти его, дочь, которую он часто видел во снах. Правда в его снах дочь была похожа на маленькую Лерку, но это было неважно. Маша была совсем другая. Лерка родилась тоненькая, точеная, а Маша была бутуз. Лерка подавала тоненький голос в случае крайней необходимости, Маша вопила при каждом удобном случае, и вообще, требовала постоянного внимания. А еще она казалась какой-то слишком взрослой со своим пронзительным взглядом серых глаз. Не может трехмесячный младенец смотреть как умудренный годами человек, а Маша смотрела.
— Наелась? — спросил Илька, когда бутылочка опустела, — ну-ка поднимайся. Он перехватил дочь вертикально, как научила Юлька, и Маша произвела громкий звук, выпуская попавший в пищевод воздух.
— Ты прямо как дед Леша! — хмыкнул Илька.
Юлька копошилась на кухне, и он вошел и присел на диванчик. Маша хотела смотреть на маму, поэтому Илька развернул ее лицом к Юльке и держал, перехватив за подмышки.
— Юль…
Она обернулась, дунула на упавшую на глаза прядку, потом вытерла руки и присела на стул напротив.
— Я не поеду с тобой, — спокойно произнесла Юлька.
Внутри все оборвалось. Он растерянно смотрел на нее, ожидая, что Юлька добавит что-то еще, но она молчала.
— Юль… — Илька кашлянул, от волнения пересохло в горле, — подумай еще, дай нам шанс..
Юлька встала, вышла, принесла детский шезлонг, потом аккуратно вынула дочь у него из рук и уложила туда. Потом вернулась, села напротив и взяла его за руки.
— Илюша, — она не называла его так очень давно, можно сказать никогда, последний раз тогда, когда заявила, что уезжает жить в деревню, — я перед тобой очень виновата. Ты — мой друг, ты всегда был рядом, и я настолько привыкла к этому, что пользовалась тобой без зазрения совести. Я была эгоисткой, думающей только о себе. Мне было так удобней — ты всегда приходил на помощь, ты заменил Лерке отца, ты заботился обо мне. Ты даже смог в какой-то мере компенсировать Осиповым Сережу. Потому что ты добрый и отзывчивый человек. И за это я люблю тебя.
Он открыл рот ответить, что тоже любит ее, но Юлька поспешно зажала ему рот ладонью.
— Я много думала в последнее время. И знаешь, что я поняла?
Илька качнул головой.
— Что я отобрала у тебя жизнь. Ты мог быть счастлив, иметь детей, любить жену. Жить своей жизнью! А ты жил моей. Прости меня пожалуйста. Прошло столько лет, я не смогу вернуть тебе утраченные годы, но я наконец-то поняла свою ошибку, и я отпускаю тебя.
Он поднял голову, взглянул на женщину, которую любил с детства.
— Я не хочу другой жизни. Я люблю тебя! И у меня есть Лера и Маша. Я хочу быть с тобой!
— Нет, мой дорогой. Сейчас ты любишь не меня, а образ, созданный тобой, который совпадает со мной. Но я меняюсь, и я чувствую это. Пройдет немного времени, и ты поймешь, что твой образ и я — несовместимы. Я не хочу, чтобы мы с тобой в старости не разговаривали неделями, потому что нам не о чем говорить. А это наступит. В минуту слабости я согласилась на твое предложение. Тогда я чувствовала себя одинокой, и мне нужен был рядом сильный человек. А рядом, как всегда, был ты. Возможно, ты опять меня спас, потому что кто знает, с кем бы я связала жизнь в поисках крепкого плеча. Но это неправильно! Ты достоин любви! И я даже знаю женщину, которая готова любить тебя до конца своих дней!
— Юлька, — взорвался Илька, — что ты несешь?! Это звучит как бред, и я не хочу тебя слушать! Мы — семья! У нас есть ребенок!
— Я подала на развод, — тихо произнесла Юлька.
— Ты не можешь так… — бессильно произнес Илька, — не можешь…
— Ты поймешь меня, — ответила она, — не сейчас, но потом поймешь. Это честно по отношению к нам обоим.
— Но как же Маша?! — это был последний, самый острый аргумент.
— А что — Маша? — улыбнулась Юлька, — она веселая, здоровая и довольная, у нее есть папа и мама, которые больше чем родители, они — друзья!
— Я чувствую себя нытиком и мямлей, — неуклюже пошутил Илька, — а еще раздавленным. Меня бросает жена, которая утверждает, что делает это для моего же блага!
— Иль, — голос Юльки изменился, она теперь говорила не сочувственно, а как обычно, голосом, который нравился Ильке, — жена может бросить, а друг — ни-ког-да!
Она протянула руки и он обнял ее, зарывшись в волосы. Ильке хотелось запомнить этот запах, ощущение близости. Но ощущения не было. У него словно что-то выключилось, Юлька осталась Юлькой, но он испытывал чувство сродни тому, которое было в восьмилетнем возрасте, когда он подрался с соседскими мальчишками, а Юлька потом замазывала ему содранные локти и обещала не выдавать родителям.
