В отличие от других властителей Кремля Отрепьев не любил ездить в карете и предпочитал выезжать верхом. В царской конюшне было много чистокровных скакунов, и недавний чернец выбирал себе самых норовистых.
Власть вскружила голову Лжедмитрию. Он стал нетерпелив и высокомерен. На свадебном балу гости после каждого танца должны были склоняться к его ногам. Если же кто нарушал это правило, самозванец не скрывал раздражения. Его тщеславие не знало границ. Чтобы прибавить себе росту, Отрепьев носил непомерной высоты меховые шапки и сапоги на огромных каблуках.
Некоторые современники писали, будто Лжедмитрий не ложился спать трезвым. Так ли это, трудно сказать. В присутствии официальных лиц из Речи Посполитой он производил впечатление человека, умеренного в питье. Поляки, допущенные во дворец, подчеркивали, что государь даже в дни свадебных пиров «при нас никогда не выпил лишнего». Подчеркнем – «при нас»!
Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Этой мудрости Лжедмитрий не забывал. Инстинкт самосохранения был в нем чрезвычайно развит. Самозванцу приходилось постоянно быть начеку.
К чему был склонен Отрепьев – так это к щегольству. Пируя, он не раз покидал залу, чтобы переменить платье. На последнем балу он был вначале в русском армяке и в мехах, а затем надел пестрокрасный бархатный жупан с зелеными и синими цветами и красную бархатную епанчу с шестью сердечками на месте петлиц. Голову его украшала венгерская шапочка с пером.
В Кремле Отрепьев выстроил себе просторный дворец, возвышавшийся над крепостными стенами. Из окон он мог обозревать столицу. Стены бревенчатой постройки были обиты бархатом и парчой, печи выложены изразцовыми плитками, в хоромах устроено множество потайных дверей и выходов.
Самозванец отменил некоторые запреты, имевшие целью подчеркнуть могущество самодержца и подчиненное положение высшей знати. Даже при царе Борисе некоторым удельным князьям и знатнейшим боярам было запрещено жениться. Лжедмитрий I сам сосватал невест Федору Мстиславскому и некоторым другим боярам. Бояре получили разрешение строить в Москве высокие светлицы, что запрещалось прежде.
Лжедмитрий не прочь был поохотиться в поле на лисиц и волков. Еще больше он любил медвежьи потехи. В огороженном загоне на лесного исполина спускали свору лучших охотничьих псов, либо искусный охотник, вооруженный рогатиной, в единоборстве побеждал свирепого зверя.
Дневные потехи сменялись ночными. Казалось, бывший чернец и Расстрига стремился наверстать упущенное время. В компании с Басмановым и Михаилом Молчановым он предавался безудержному разврату. Царь не щадил ни замужних женщин, ни пригожих девиц и монахинь, приглянувшихся ему. Его клевреты не жалели денег. Когда же деньги не помогали, они пускали в ход угрозы и насилие. Женщин приводили под покровом ночи, и они исчезали в неведомых лабиринтах дворца. Тут лжецарю нечего было заботиться о репутации трезвенника. Описывая тайную жизнь дворца, голландец Исаак Масса утверждал, будто Лжедмитрий оставил после себя несколько десятков внебрачных детей, якобы появившихся на свет после его смерти.
Доверять его подсчетам, впрочем, не приходится. Никто не считал девиц, совращенных самозванцем. Скорее всего он вел весьма распутную жизнь. Но ему едва ли удалось превзойти в этом мнимого отца. Лжедмитрий бесповоротно загубил свою репутацию, надругавшись над несчастной Ксенией Годуновой. Лишившись отца, а затем матери, Ксения оказалась на девичьей половине дома князя Мосальского. Вместе с другими трофеями царевна стала добычей самозванца.
Царь Борис нежно любил дочь и позаботился о ее воспитании. Ксению научили «писанию книжному» и чтению. Она получила музыкальное образование и любила петь. Современников восхищала скромность царевны и чинность ее речей. Судя по их описаниям, она была настоящей русской красавицей. Возле стройной царевны Отрепьев казался маленьким уродцем. Нетрудно представить, какие чувства питала Ксения к человеку, который свел в могилу ее отца, убил мать и брата.
«Ксения Борисовна Годунова, приведённая к самозванцу». Картина Н.В. Неврева (1882 год).
Несчастная судьба Ксении пробудила сочувствие к ней народа. При жизни Годуновой в Москве был записан «плач», полный жалости к погубленной сироте:
Сплачстся мала птичка, белая перепелка:
Ох-ти мне, молодой, горевати!
Сплачстся на Москве царевна:
Ох-ти мне, молодой, горевати!
Что едет к Москве изменник,
Ино Гришка Отрепьев расстрига,
Что хочет меня полонити,
А полонив меня, хочет постричи,
Чернеческий чин наложити!
Да хочет теремы ломати,
Меня хочет, царевну, поимати.
А на Устюжну на Железную отослати.
Меня хочет, царевну, постричи,
А в решетчатый ад засадити.
Ино ох-ти мне горевати:
Как мне в темпу келыо ступати?!
В сетях заговора
Отрепьев не принадлежит к числу загадочных авантюристов, унесших в могилу тайну своего происхождения. Его истинное имя было названо почти сразу после того, как он принял имя Дмитрия. Минутная неуверенность властей, вызванная его фантастическими успехами, рассеялась, едва лишь столичный двор увидел Отрепьева вблизи. Самозванец велел доставить в Москву старца Леонида, которого он с успехом выдал за истинного Отрепьева в бытность свою в Путивле. Но в столице комедия с переодеванием провалилась. Тут было слишком много людей, знавших семью Отрепьева. Бродягу – старца Леонида – поспешно убрали с глаз долой. Некоторое время его держали в Ярославле, после чего он исчез.
Лжедмитрий постарался удалить из Москвы свою подлинную родню, чтобы рассеять всякие подозрения насчет родства с Отрепьевым. По этой причине воцарение Юрия обернулось большой бедой для всех его родных и близких. «Милостивый» государь возвел в конюшие мнимого дядю Нагова. А родному дяде – Смирному Отрепьеву – была уготована сибирская ссылка. Царь осыпал ласками мнимую мать, а родная жила в нужде в Галиче.
Самозванец тщетно пытался порвать нити, связывавшие его с прошлым. Слишком многим в Москве была известна его характерная внешность. Слишком могущественные силы были заинтересованы в его разоблачении. Отрепьеву приходилось выдумывать всевозможные уловки, чтобы вновь и вновь доказывать свое «истинное царское» происхождение. Одна из таких уловок и погубила его.
Благословение мнимой матери – царицы Марфы – помогло Лжедмитрию утвердиться на троне. Но «семейное согласие» оказалось непрочным. Когда толки о самозванстве возобновились, царь задумал устроить новую инсценировку, чтобы показать народу, будто в Угличе по ошибке был зарезан некий попович, а он – царевич Дмитрий – жив и сидит на родительском троне.
После гибели Отрепьева за мощами царевича в Углич была послана боярская комиссия. В нее входили бояре князь Иван Воротынский, Петр Шереметев и двое Нагих, а также митрополит Ростовский Филарет Романов, объявленный патриархом, и Астраханский митрополит Феодосий.
