«Мэй и Притчер, готовимся к выезду. Через двадцать минут в ангаре», — отбила я в рабочем чате и начала собираться. Планшет, удостоверение, куртка от униформы, которая была чуть велика мне в плечах, бутылка воды, которую я брошу в машине — я толкнула дверь кабинета и вышла. Несмотря на почти бессонную ночь и нервную встряску, я чувствовала себя вполне неплохо. Внутри всё молчало, не скребло и не грызло, я уверенной походкой прошла мимо опенспейса. За чуть опущенными жалюзи виделся полукруг из стульев и спин сидящих на них аналитиков, Браунинг, в тёмно-синей рубашке, с закатанными по локоть рукавами, стоял у магнитной доски и что-то эмоционально объяснял им. Я на мгновение поймала его взгляд. Браунинг, осекшись на полуслове, улыбнулся мне одним уголком губ. В его глазах я увидела понимание, грусть и то, что заставило меня вспыхнуть и спешно уткнуться в планшет. Это был взгляд безответно влюблённого мужчины. Мне очень хотелось поговорить с ним, но мы оба были по уши в работе. Когда-нибудь потом…
На повестке дня у нас был район номер три и часть улицы Дженсен с первой по восемнадцатую литеры. Согласно городским картам и планам застройки, здесь располагались шесть общественных зданий: сетевой продуктовый магазин, маленькая частная булочная, сетевой магазин одежды и обуви, мастерская по ремонту техники, небольшие частные чайная и бар. У последнего следовало проверить алкогольную лицензию, это почему-то повесили на нас. С сетевыми заведениями работать было гораздо проще — это были государственные площадки, персонал строго соблюдал все предписания, кроме того, у них проходили внутренние проверки. Сложнее всего давались рейды по частникам — невооружённым глазом было видно, что нарушения устранялись в последний момент, но доказать это было практически невозможно, ведь факта нарушения зафиксировать было нельзя. Несколько раз я просила ребят придержать хозяев от попыток исправлять свои проколы прямо у меня за спиной. Спасали только вот такие вот внеплановые рейды и постоянная проверка сотрудников на благонадёжность — график проверок это всё же информация, которую можно купить и продать…
Время приближалось к обеду, мы со стажёрами завершили только два рейда — ребята были толковыми, но медленными. Если что-то выходило за рамки изученного ими в Академии алгоритма проверки, они терялись, иногда паниковали, и как несмышленые котята оглядываются на кошку-мать, ища поддержки, оглядывались на меня. За всё то время, что мне приходилось следить за ними и подгонять, я одна провела бы на одну проверку больше. Однако выбора мне не давали — Отделу нужны сотрудники, ведь сегодня я есть, а завтра уже нет…
Из окна подсобки продуктового сетевого я вдруг заметила машину Браунинга. Он стоял возле хилой цветочной клумбы и смотрел куда-то наверх, топтался на месте, заглядывал в коммуникатор, в целом, делал всё, чтобы оттянуть неизбежное. Он никак не мог решиться войти. У него в руках снова был пакет с эмблемой фармкомпании, производящей психотропные вещества и вакцину, и я, взглянув на табличку с адресом, всё поняла. Здесь жила его мать.
— Притчер! — позвала я. В подсобку просунулась взлохмаченная голова. — Заканчивайте сами, я отойду на обед.
Дождавшись от него короткого, взволованного кивка, я толкнула дверь чёрного хода и вышла на улицу.
Дэмиан был на расстоянии ширины улицы, но он не видел меня, как в тот день, когда я встретила его возле аптеки. Он был растерян, и мне очень хотелось поддержать его. Но я сомневалась. Я не была уверена, что ему это нужно. Больше всего на свете мне не хотелось навязываться, особенно после того, что вчера произошло между нами.
— Привет.
Я шагнула на пустую проезжую часть. Дэмиан, пристально разглядывавший окна третьего этажа, опустил голову, повернулся. На нём было чёрное пальто, отвёрнутый стойкой воротник касался его подбородка и губ, чуть скрывая лицо, он смотрел на меня пристально, чуть прищурив глаза, словно боялся обознаться, а мне вдруг захотелось обнять его, как он обнял меня тогда, в ветеринарной клинике.
— Привет, — эхом повторил он, почти не размыкая пересохших губ.
— Здесь живёт она, да? — я не стала называть её имени, и мне было неловко произносить слово «мама», потому что я не знала, сколько в этой женщине осталось от той матери, которую Дэмиан когда-то знал — я могла судить лишь по скупым сводкам его досье — мне казалось, не так уж и много.
Дэмиан кивнул. Снова взглянул на тёмные прямоугольный окна с переплётом защитных решёток. Наверное, чтобы она снова не захотела навредить себе.
— И так каждый раз, — вдруг произнёс Дэмиан. Я, начав было впадать в самокопание, вздрогнула.
— Как?
— Каждый раз, когда я приезжаю сюда, долго не могу войти. Никак не решусь. Каждый раз я иду и надеюсь… надеюсь, что она посмотрит на меня и назовёт по имени. Моим именем.
Он сказал так много и так мало одновременно, что меня накрыло бурей предположений. И бурей эмоций — от примитивного любопытства до желания быть причастной и разделять. Эта буря заставила меня сделать последний шаг и ступить на тротуар, где двоим было почти не развернуться. Рукав его пальто касался рукава моего плаща, я тронула кончиком мизинца его холодную руку.
— Я могу с тобой?
— Не уверен, что тебе понравится то, что ты увидишь.
— Не думаю, что увижу что-то такое, что может меня шокировать, — возразила я. Обойдя его полукругом, я остановилась ровно напротив и высоко задрала голову. Дэмиан не смотрел на меня, а смотрел куда-то поверх моей головы. У него были плотно сжаты челюсти, а взгляд серьёзен как никогда — ни следа его привычно надменной мины и саркастичных ухмылок. И всё же он закрывался — хотел казаться лучше. Чертовски знакомо, долгие годы я жила именно так.
— Ты не обязан справляться со всем этим один. Можно, я побуду рядом?
Дэмиан посмотрел мне в глаза. Его взгляд был глубоким, как океан, и таким же неизведанным. Но не опасным. Притягивающим.
— Хорошо.
Он сдался. Его губы тронула улыбка. Взглянув ещё раз на окна, Дэмиан шагнул к парадной. Я двинулась следом.
Холл был чистым и по виду недавно окрашенным, лестничные пролёты обрамляли добротные кованые решетки, наверху висели тяжёлые люстры, выполненные под старину — строение было простым, не чета сахарным домикам Первого района, но приличным, ухоженным и хорошо охраняемым. Я заметила несколько глазков видеокамер и пункт охраны в дальнем конце коридора первого этажа.
— У неё параноидальная шизофрения и деменция. Когда отец пропал, болезнь стала прогрессировать. Последняя ремиссия была четыре года назад. Сейчас она живёт в своём мире и не узнаёт меня, — предупредил меня Браунинг, поднявшись на три ступени выше.
Я вздохнула, пытаясь унять жар, охвативший вдруг мои лёгкие. Дэмиан сказал это так, словно прочёл аналитическую сводку. На самом деле ему было чертовски больно, я ощутила это в полной мере.
Поднявшись на третий этаж, мы остановились возле массивной чёрной двери с номером двадцать три. Прежде чем сунуть ключ в замочную скважину, Дэмиан трижды постучал по полотну. Предупредил.
