— С ней живёт сиделка, — пояснил он. Замок захрустел, словно перемалываемые кости, Дэмиан дёрнул ручку вниз. Из приоткрытой щели пахнуло кислым запахом лекарств. Перехватив пакет другой рукой, он повернулся ко мне.
— Ты можешь уйти, если захочешь.
— Только если ты этого хочешь.
Мы смотрели друг другу в глаза долго, непозволительно долго. Я начинала тонуть. На меня падали стены и потолок, чёрная железная дверь, призванная сдерживать внутри умалишенного, стала гибкой, словно бумага. Я испугалась. Я боялась, что меня отвергнут. Ровно так же, как отвергала я. Я боялась, что мне снова сделают больно, что моя едва-едва зародившаяся привязанность изорвётся в клочья, потому что ни он, ни я совсем не знали друг друга. Не знали, где безопасно, а где колючая проволока и минное поле. Я рисковала, он рисковал.
Не отводя от меня взгляда, Дэмиан, сделал шаг в сторону, пропуская меня вперёд. В глубину своей души.
— Добрый день, Дэмиан.
Навстречу нам вышла полная пожилая женщина.
— Добрый, Иза — откликнулся он. — Это Флоренс.
Сиделка кивнула, бросив на меня короткий оценивающий взгляд.
— Как она? — спросил Дэмиан, передавая ей пакет с лекарствами.
— Без изменений, — Иза пожала плечами и скрылась в дальнем помещении, скорее всего, на кухне.
Я огляделась. В прихожей и коридоре было мало света: лампы здесь не горели, на стенах были мрачные обои — тёмно-коричневые с золотом цветы на мшисто-зелёном фоне. Резная вешалка для пальто и зеркало в тяжёлой серебристой раме были отголосками прошлой, обеспеченной жизни, которая угасла и покрылась пылью после смерти главы семьи. Камерный дух дома, усыхающий, истончающийся достаток создавали ощущение искусственности, необжитости.
— Ты не живёшь здесь? — предположила я, не заметив мужских вещей.
— Нет, я съехал на последнем курсе Академии.
Когда потерял всякую надежду, додумала про себя я.
Он помог мне снять плащ, повесил на вешалку своё пальто и разулся. Я сделала тоже самое. По коридору до крайней, противоположной кухне комнаты стелился мягкий ковёр, причудливый орнамент с лёгкой зелёнцой, гармонично сочетался с цветом стен. На них я заметила несколько фотографий в массивных деревянных рамах: молодая женщина и мужчина в военной форме, мужчина на фоне вертолёта, маленький мальчик с самолётом из мелкого конструктора. Мальчик был обстрижен налысо, левую часть его головы пересекал шрам от трепанации. Семья в полном составе в парке «Оазис»: печально улыбающийся отец держал мальчика на руках, печально улыбающаяся мать держала детский костыль…
Дэмиан легонько постучал в дверь, повернул ручку.
Миссис Браунинг была в простом голубом платье с круглым воротником, такой фасон был старомоден, но вряд ли Шарлотта Браунинг выходила из дому. Дэмиан был похож на неё: такой же высокий, худощавый и остроскулый. Я не могла определить её возраст, миссис Браунинг выглядела моложаво. И совершенно нормально, если бы не одно но: она сидела в кресле и держала в руках книгу. Вверх ногами.
— Мама?
Она подняла на него глаза. Её лицо не показывало признаков болезни, взгляд был цепким и осмысленным.
— Эмиль? — с надеждой спросила она, по-детски сведя брови домиком и глядя на него снизу вверх.
— Дэмиан, — поправил её Браунинг.
И вдруг всё изменилось: её лицо осунулось, глаза помутнели и устремились в пол, сквозь книгу.
— Мама, это Флоренс.
Но миссис Браунинг перестала реагировать. Она замерла, словно статуя, и мне вдруг стало не по себе. Мне показалось, что ей прямо сейчас необходима помощь.
— Это нормально, — заметив моё замешательство, поспешил объясниться Дэмиан.
— Почему Эмиль? — шёпотом спросила я, встав у него за плечом.
— Шептать необязательно. Она сейчас не воспринимает внешние раздражители, — Дэмиан обернулся ко мне и подбодрил меня лёгкой улыбкой. Улыбаться ему сейчас хотелось меньше всего, я была уверена в этом.
Он подошёл к туалетному столику и указал пальцем на маленькую коробочку, на крышке которой золотой вязью было выведено это имя. Это была урна для праха, очень маленькая.
— Здесь часть останков моего брата. Отец каким-то образом сумел спасти их от уничтожения и обеззаразить. Оставил, как память. Что нас должно было быть двое.
Эмиль и Дэмиан Браунинг. Если бы их мать не совершила в ту ночь непоправимое, их было бы двое. И ни одному из них, вероятнее всего, не пришлось бы пройти через все те ужасы, запечатленные на фотографиях в массивных деревянных рамах. Или всё же пришлось — многоплодные беременности в наше время нередко заканчивались рождением только одного из близнецов. Или никого вообще, если второй плод погибал гораздо раньше срока родов и отравлял среду продуктами разложения.
— Не знаю, почему она упорно называет меня так. Психиатр говорил, что, возможно, это вина.
Он взглянул на меня. Мы стояли плечом к плечу в одной комнате с человеком, который был ровно что призрак — бессловесным, отсутствующим. Я повернула голову. Шарлотта всё так же смотрела в пол, сквозь перевернутую вверх ногами книгу.
— Ты её ненавидишь? — вдруг выдала я.
Этот вопрос заставил его задуматься.
— Не знаю. Иногда… может быть. Я не теряю надежды. Что она когда нибудь очнется от всего этого и вспомнит кто я, — я заметила, как он перекручивал на мизинце кольцо, то самое, которое заинтересовало меня в первую нашу вылазку к вышке. Это было её кольцо, я почти не сомневалась. Я не сомневалась, что история его семьи всё ещё болела у него внутри. — Глупо, да?
Я вскинула голову, плотно сжала зубы. Это не казалось мне глупым, каким угодно, только не глупым.
— Я тоже не теряла надежды. До последнего. Даже когда он врезал мне под дых. Я думала, сдохну. Что лёгкие мне отшиб, думала. И даже тогда я надеялась. Надежда — очень поганое чувство.
Я выдрала из себя эти слова с мясом и кровью и вдруг почувствовала, что мне полегчало. Остатки груза воспоминаний о муже, которые мы с Нэлл долгие два года пытались скинуть с моей спины, вдруг свалились с меня окончательно, и я смогла, наконец, расправить плечи. Мне не хотелось плакать, слёз для Патрика Коэна у меня уже не осталось. Ему перепало достаточно.
— Наверное. Но если бы я не надеялся, то никогда бы не увидел тебя здесь, — он пожал плечами и улыбнулся, глядя на меня с какой-то невообразимой нежностью. Я была рада находиться сейчас здесь, рядом с ним, несмотря на то, что обстановка никак не располагала к радости. Я была рада, что та тонкая ниточка доверия, боязливо протянутая между нами, крепла на глазах.
— Спасибо, — я легонько дотронулась до его локтя. — Что впустил меня в свою жизнь.
— Мы можем быть друзьями, Флоренс, — он ответил, чуть помолчав. Я вспоминала вчерашний неловкий разговор, свою панику, поняла, что здорово напугала его. Напугала и оттолкнула, указала ему на чёткую границу, вытолкнула за неё и для верности возвела по периметру стену, и Дэмиан хотел уверить меня, что всё понял. Что согласен на всё, лишь бы мне было комфортно.
