Я смутилась. В личную жизнь Иена я никогда не лезла да и, честно говоря, не испытывала к ней особого интереса, и, когда Сонора будто бы невзначай попыталась втянуть меня разговор на окололичную тему, почувствовала себя неловко. Неловко от того, что это меня вовсе не касалось, и одновременно от того, что Сонора подсознательно рассчитывала получить от меня поддержку.
— Ну, вряд ли в обнимку. Семья для него святое, это я точно знаю, — максимум, что я сумела из себя выдавить.
Поддержка из меня так себе, это очевидно, широтой души Соноры я не обладала. Сухость эмоциональных проявлений как защитный фактор, вероятно, ещё не скоро оставит меня. Наверняка, Дэмиан уже расшиб себе лоб об эту бетонную стену…
— Я тоже знаю. И мне жуть как приятно, что я однажды обошла саму главу Подразделения в борьбе за сердце этого засранца, — она красноречиво заломила бровь и ухмыльнулась. В свои сорок три Сонора Максвелл была куда живее, чем я в свои двадцать пять…
— Ты крута, Сонора, — я засмеялась, заразившись её игривостью. Она была невероятно красива, возможно, не внешне — в утонченности она явно проигрывала Стельман — красота её шла изнутри: в манере говорить и смеяться, в крупных, ярких чертах лица, в широкой, обезоруживающей улыбке, в той любви, которую эта женщина дарила семье и всем, кто с ней соприкасался. Я бы так не смогла. Во мне нет столько жизненной силы, после Патрика я себя-то таскала кое-как. Мешок с кровью и костями — примерно так я чувствовала себя. Изменения приходили постепенно и почти незаметно, день за днём, час за часом, и вдруг — я даже не помню, в какой именно момент это случилось! — я поняла, что могу жить, дышать, чем-то интересоваться и даже влюбляться…
— А то! — Сонора кокетливо повела плечами, хитро улыбнулась, а после посерьёзнела — скорее всего, девчонки залипли в телевизор, и нужда храбриться перед ними отпала. — Но всё равно немного тревожно. Особенно сейчас. Ты держишься?
— Да. Да, я в целом в норме.
— Ты хорошо выглядишь, глаза блестят. Ожила, — Сонора считала с меня эти перемены, но мне не хотелось вдаваться в подробности. Возможно, при личной встрече. Но не сейчас.
— Где Дион? — спросила я, чтобы направить разговор в другое русло.
— Я как раз поэтому и звоню.
Сонора совсем сникла, а я напряглась. Надеюсь, что Дион здорова…
— Ты знаешь, она уже совсем взрослая. Так время быстро пролетело… — рывком ладони она пригладила волосы, и без того безупречно уложенные. Сонора нервничала и вместе с ней нервничала я. — В общем, у неё появился парень, и, насколько я поняла, он заражён. Единственное, что она сказала мне за последние сутки — что хочет к нему. Хочет умереть вместе с ним.
Я прикрыла рот ладонью. Стало больно в груди, я прочувствовала её страдания так близко, словно страдала сама. Дион почти четырнадцать. С высоты прожитых лет эта влюблённость могла бы казаться ветреной подростковой блажью, но для Дион таковой она не была. Для Дион всё было серьёзно. В четырнадцать восприятие остро, и несчастная любовь кажется больнее смерти. Сонора вовремя забила тревогу.
— Иен знает?
— Нет. Смысл? Он всё равно ничего не сможет сделать, он далеко… Никого из нас она больше не слушает. Я почти не сплю, боюсь, что она вылезет ночью в окно…
— Чем я могу помочь? — с готовностью заявила я. Сонора выглядела по-настоящему потерянной, и я никак не могла остаться в стороне.
— Поговори с ней. Вы ведь много времени проводили вместе, она очень доверяла тебе…
Последнее сообщение я получила от Дион пять месяцев назад и так и не ответила на него — закрутилась. С чего бы ей слушать меня, если я не удосужилась послушать её? Я слишком долго жалела себя, не обращая внимания на жизнь вокруг, на людей, которые нуждались во мне. Нужно попытаться разорвать этот порочный круг. И не только с Дион…
— Прости, мне неловко тебя просить об этом, сейчас такое время, у тебя нагрузка… Но мне страшно.
Она была почти в панике. Мне хотелось обнять её, проклятый экран, жаль, что нельзя через него дотянуться!
— Я попытаюсь, Сонора. Сегодня позвоню ей. Чуть попозже, чтобы она не заподозрила…
Сонора быстро-быстро закивала головой и спешно попрощавшись, отключила связь. Наверное, ушла плакать. А после приводить себя в порядок, чтобы девчонки ничего не заметили.
Я не представляла, каково это, когда от тебя зависят жизни троих маленьких людей. Моя личная ответственность за город не шла ни в какое сравнение. Население… оно было лишь численностью, обезличенной статистикой — так учили нас в Академии, ведь переживать за каждого ни одно сердце не выдержит, другое дело собственные дети. Или любимые. К ним невозможно относиться с холодным профессионализмом, поэтому на службу в Отдел не берут людей из одной семьи. У меня вряд ли могли бы быть дети, я и не хотела их — понимала, что не справлюсь, а вот запретить себе чувствовать я уже не могла.
Тихий шорох, переходящий в нарастающий гул отвлёк меня от мыслей. Я страшно струсила, и, схватившись за рукоять пистолета в поясной кобуре, попятилась к стене. Этот шорох напоминал топот маленьких лап — казалось, по крыше и вентиляционным трубам бежит стадо насекомых. Завертев головой, я попыталась определить источник звука, но тщетно. Лишь краем глаза, спустя пару седых волос, я заметила, что снаружи помутнело. Привычный пейзаж словно бы подёрнуло бледно-серой дымкой. Солнце исчезло. Я ринулась к окну. По стеклу бежали извилистые змейки воды. Это был дождь.
— Флоренс?! — Дэмиан показался в коридоре. Он был не менее ошарашен, чем я, наверное, уже проснулся и сел за командный пульт, когда началось это. Последствия отключения метеощита — токсичные осадки.
— Ты когда-нибудь видел что-то подобное?
Я не могла оторвать глаз: тонкие водяные струи, словно лезвия, пронзали воздух и врезались в сухую землю, прибивали пыль. Вода нигде не задерживалась, казалось, она проникает даже в асфальт — мощностей поливальных машин было недостаточно, чтобы насытить влагой ссохшуюся почву. На небе густились синевато-свинцовые клубы, похожие на дым — тучи. Свет солнца не пробивался сквозь них, было темно, как при сумерках. Какая же у них толщина и плотность?
— На видеохрониках, — ответил Дэмиан. Я услышала его голос у своего плеча. — Вот ведь дерьмо. Токсин проникнет глубоко в почву. Надо будет состав для дезинфекции заказывать с материка, у нас столько нет…
— А ведь красиво… — я дотронулась до стекла ладонью. Оно было холодным, след от моей руки остался на нём испариной и тут же исчез.
Я вздрогнула. От перепада ли температур или нервного напряжения: я вдруг отчётливо ощутила тепло, исходящее от Дэмиана, его дыхание где-то возле своей головы. Он не касался меня, но его близость действовала на меня, как самое тесное объятие.
— Раньше люди под ним гуляли. Жутко представить… — отозвался Дэмиан.
— Да-а-а. Босиком по лужам.
Усмехнувшись, я сделала шаг назад и случайно коснулась лопатками его груди — не рассчитала. И не отшатнулась в ужасе, а замерла. Кожу жгло, в спину врезались тысячи игл, меня будто залихорадило. Давно забытое ощущение — когда тебя будоражит от чьей-то близости. Просто от того, что этот человек рядом. Удивительно переживать это снова. Удивительно, и пугающе, и прекрасно. Если бы он обнял меня сейчас, я ничего не имела бы против. Абсолютно ничего.
