* * *
Осенью 1896 года во Франции открылась «Русская неделя» и Париж с нетерпением ждал русского царя и царицу. Тайная имперская полиция предупредила все каверзные случайности: загранохранку возглавлял тогда матерый «следопыт» Петр Иванович Рачковский, сделавший все, чтобы чете Романовых в Париже ничто не угрожало.
Французы обновили форму и ливреи. Специально для встречи царя в Булонском лесу был выстроен Новый вокзал. Феликс Фор, пылкий президент Франции, даже изобрел для себя особый костюм: жилет из белого кашемира с золотым галуном, кафтан голубого атласа, расшитый дубовыми листьями, желудями, нарциссами и анютиными глазками, а шляпу он украсил петушиным хвостом! Но в самый последний момент его уговорили облачиться в строгий фрак, как и подобает суровому республиканцу. Казалось, что в русско-французской дружбе наступил апофеоз. Около миллиона провинциалов нагрянули тогда в Париж. На пути следования царского кортежа места возле окон продавались за 20 франков!
Николай II с супругою, державшей на коленях маленькую Ольгу, в открытом ландо в сопровождении почетного эскорта, ехали по авеню Елисейских полей. Но… «когда во дворе русского посольства за ними закрылись ворота, они испытали чувство облегчения, какое знакомо моряку, укрывшемуся в порту после шторма в открытом море». Французы перестарались!… На гала-представлении в парижской опере царь просто возмутился овацией публики.
– Это уже хамство! – говорил он. – Отчего они хлопают так, будто мы, Аликс, вульгарные заезжие гастролеры.
Императрица, испуганно забившись в дальний угол ложи, шепотом ему отвечала:
– В таком гвалте в нас могут бросить бомбу, и никто даже взрыва не услышит… Надо спасаться!
Ей стало мерещиться, будто революционеры хотят укокошить их именно здесь – в шумном Париже. Однажды, когда средь ночи с улицы послышался взрыв праздничной петарды, царица дико закричала:
– Полицию сюда! Нас убивают! Где же полиция? Что за паршивый город Париж – на улицах ни одного шупо!
На ее крик явился сам Рейно, комиссар парижской полиции, заставший императрицу в ночном пеньюаре, в котором она с ногами забилась в кресло.
– Спасите меня, – скулила она, сжавшись в комок…
Рейно понял, что перед ним (увы, это надо признать!) была плохо воспитанная женщина с расшатанной нервной системой. Скоро это поняли и французы и на смену активным восторгам пришло оскорбительное равнодушие.
В следующем году царская чета должна была присутствовать на маневрах французской армии в Шампани, но Александра Федоровна твердо заявила супругу: «Надеюсь, Ники, ты не дашь убить меня в Париже!» Был страшный шторм, когда они высадились в Дюнкерке, и здесь Романовы проявили самое натуральное свинство. Прибыв в страну с дружеским визитом, они отказались от посещения столицы. Впрочем, на этот раз парижане их и не ждали: никаких флагов и лампионов, никаких петард и оваций!
Во время случайной остановки в Компьене императрица вдруг… скрылась. Ее с большим трудом отыскали в каком-то грязном чулане среди старых бочек, за которыми она пряталась, вся трясясь от страха.
– Не подходите ко мне! – взвизгнула царица. – Я знаю, что все хотят моей смерти… Увезите меня во Фридрихсбург!
К этому времени она была уже матерью двух дочерей – Ольги и Татьяны. Наследник не появлялся и отсутствие сына ввергло Романовых в подлинную меланхолию.
Дело в том, что рождение третьей дочери, Марии, совпало по времени с кончиною в Абастумане Георгия, а младшему брату царя, Михаилу, как раз исполнился тогда 21 год – Мишка вошел в тот возраст, когда Николай II обязан был передать ему свои регалии власти. Правда, император делал вид, что никаких обещаний в Ливадии он не давал, но брат уже официально (!) был объявлен в стране НАСЛЕДНИКОМ ПРЕСТОЛА – и он будет им до тех пор, пока у царя не появится сын…
– Нам нужен Алексей, – со значением говорил Николай II.
Эта случайная остановка в Компьене сыграла роковую роль – именно здесь к царице явился первый предтеча мессии, которого она все еще не уставала ждать! Когда в Компьене императрица заболела манией преследования, к ней под видом врачевателя проник уроженец Лиона по имени Низьер Вашоль. Амплуа мага и чародея мало соответствовало его внешности типичного буржа: уже немолод, лысоват, большие проникающие в душу карие глаза, на толстом мизинце – громаднющий перстень, фальшиво всех ослепляющий.
– Впрочем, – сказал он после приятного знакомства, – меня в Европе знают за «Филиппа»… Почему псевдоним? Но я же не просто врач, я творческий человек… почти артист!
Пошлость иногда способна заменять мудрость, а нахальство исключает всякую церемонность. Вашоль-Филипп (отдадим ему должное) был человеком смелым. Он быстро дал понять, что воздействию его пассов поддаются именно женские немощи и при этом загадочно намекнул, что умеет управлять развитием плода во чреве матери.
«Расслабьте свои чувства, – шептал он. – Я должен без напряжения проникнуть в потаенный мир царственной красавицы. О-о, как горяча ваша рука… Чувствую зарождение мужского импульса в вашем божественном теле. Будет сын!» Алиса, как это и бывает с истеричками, легко поддалась внушению чужой воли и сразу успокоилась, а на маневрах в Шампани была даже радостно оживлена. Когда лава французской кавалерии сорвалась в атаку и посреди плаца заметалась жалкая фигурка человека, которого, казалось, вот-вот сомнут, растопчут в неукротимом набеге конницы, императрица, стоя на трибуне для почетных гостей, подняла к глазам бинокль и уверенно воскликнула:
– Но это же… Филипп! Человек, сошедший на землю святым духом – не муравей, чтобы жалко погибнуть под копытами!
Вскоре Вашоль-Филипп перебрался в Петербург – поближе к злату. В кругу царской семьи его называли по-английски «dear Fiend» (дорогой друг). Человек беспардонной проворности, он сумел и в русской столице сыскать массу поклонников. Вместе с дядей царя Николаем Николаевичем он лихо «вертел столы», а сеансы спиритизма в доме барона Пистолькорса создали ему славу чуткого медиума… Страх перед грядущим бросал тогда властелинов в грубейший фанатизм, настоянный на острой закваске сладострастия. Это был наркоз, и Александра Федоровна с удовольствием отдавалась воздействию таинственных пассов, ведь Филипп внушал ей, что она уже несет в себе наследника!
Императрица сбросила корсет; на интимном языке она всегда выражалась грубо-иносказательно: «Прошел уже месяц, – призналась она мужу, – а инженер-механик Беккер не навестил меня. Мой дорогой, я отправляюсь в девятимесячное плавание. Заранее поздравь меня с Алексеем…» Но родила четвертую дочь, названную Анастасией.
– Где же наследник? – рыдала императрица…
Вашоль-Филипп оправдывался, что он де не виноват:
– Мои пассы слабо влияют на вашу сущность, ибо в момент зачатия я нахожусь вдали от вас и не могу сосредоточиться…
И… шарлатана ввели в императорскую опочивальню, где на фоне иконных ликов, мигавших во мраке лампадными огнями, поставили две гигантские кровати под пунцовыми балдахинами. Рядом с царской постелью водрузили ложе для «дорогого друга». Мораль была растоптана! То, что люди обычно тщательно прячут от других, «помазанники божии» производили при свидетеле.
