К сожалению, покой закончился слишком быстро, и я снова стал видеть фантом. Зашёл в магазин купить кое-что из продуктов для нас с Макаркиным и у витрины с хлебом наткнулся взглядом на серое старухино лицо.
— Да что ты хочешь от меня?!
Кричал я от бессилия, знал ведь, чего хочет Мельникова.
Какая-то покупательница испуганно отшатнулась и прошла через старуху безо всякого вреда для обеих. А! И без хлеба обойдусь! Я бросил пустую корзину и метнулся к выходу. Прыгнул машину и, едва вырулив с парковки, дал по газам, как будто покойница по пятам гналась.
* * *
Игорь вытащил из пакета хлеб, пельмени и коробку кефира.
— Это всё? А пиво не взял?
Продукты я купил в ларьке у дач, про пиво и не вспомнил на нервах.
Усмехнулся:
— Сухой закон у тебя.
— Ну что за жизнь! — Макаркин ударил кулаком по столу. — Глебыч, я домой хочу. Сколько можно прятаться? Как мышь в норе сижу… Мне хотя бы одежду на смену взять надо.
— Могу я привезти.
— Ты что! Мать и так удивляется, чего это я на чужой даче столько торчу. Отвези меня.
Я задумался и молчал.
— Ты же сам говорил: Николай не Карлсон… или как его там… — упрямился Игорь, — давай отвези.
— Поехали, пёс с тобой!
Я утешал себя тем, что точно знал: Николай потерял след и теперь рвёт и мечет от злости. Пусть Макаркин побудет дома, а там… там видно будет.
Высадил Игоря у подъезда. Он, довольный, махнул рукой, сказал, что вечером позвонит или напишет, и скрылся за дверью. Я ещё немного понаблюдал, не зайдёт ли кто подозрительный следом, а потом уехал.
* * *
Кто такая Анка, которой надо отдать перстень? Вероятно, старухина дочь или ещё какая-нибудь родственница. Надо выяснить и вернуть артефакт, рассудок мне всё-таки дороже. А то сойдёшь с ума внезапно и не догадаешься, как себе сумасшедшему помочь. Я сказал маме, что буду готовить проект по информатике, якобы заданный на лето, а сам закрыл дверь и уселся поудобнее в кресле.
Мне показалось, что я задремал: напала сонливость, тело стало маленьким и лёгким, как воздушный шарик. Холодный ветер взъерошил волосы, брызнул в лицо водяной пылью. Запахло дождём и сладковато-пряно палыми листьями.
Открыл глаза, и страх ударил в ноги. Исчезли стены моей комнаты с плакатами Джастина Бибера, пропала мебель, ноутбук, да и сам дом пропал; я стоял на незнакомой улице с двумя длинными рядами частных домов, едва различимых в сумерках. Ярко светились зашторенные окошки, темнели треугольные крыши и глухие заборы. Неподалёку забрехала собака, её поддержала ещё одна.
— Что за шутки! Верните меня обратно!
Чёрной тенью приблизилась какая-то кошка. Я опустил взгляд и увидел, что стою на мокром асфальте, босой, в тонкой рубашке и шортах.
Скрипнула дверь, и на крыльце, в прямоугольнике яркого света появилась какая-то женщина. Подождите, да это же старуха Клавдия! Длинную юбку прикрывал белый передник с большими карманами, на голову и плечи наброшена шаль. Я вжался в забор.
— Кис-кис-кис! Муська, Муська! Иди домой! — позвала Мельникова.
Кошка метнулась мимо меня и проскользнула в дом, дверь захлопнулась. Я повертел головой и увидел табличку с надписью: «Ул. Московская, д. 14», тихо рассмеялся. Всё понятно! Макаркин сказал, что способы получения ответов разные, это, видимо, один из них. Перемахнуть невысокий заборчик и добежать до крыльца было делом нескольких секунд. Я немного постоял у дверей, прислушиваясь, на цыпочках пробрался в дом и прошёл в кухню, где горел свет.
Это была совершенно излишняя предосторожность, потому что хозяева меня не замечали. Живая и здоровая Клавдия шелушила фасоль. Руки мерно двигались, бросали в ведёрко сухие половинки стручков и ссыпали в чашку белые семена. В ярком свете люстры поблёскивал на пальце чёрный агат. Другая женщина, моложе и поразительно похожая на Мельникову, сидела напротив и читала книгу.
Кухня была обставлена старинной мебелью, как я и ожидал: деревянным буфетом с балясинами и стеклянными дверцами в переплёте рам, массивным столом с пузатыми ножками и стульями с высокими спинками. Горьковато пахло травами и вишнёвым вареньем.
— Фасоль какая мелкая, — подняла голову Клавдия, — больше не сажай такую, Анка.
«Вот и Анка нашлась», — подумал я, разглядывая щуплую фигуру, стриженые тёмные волосы и серые глаза, скользящие по строчкам.
Приблизился к старой хозяйке и заглянул в лицо, ведь смешно сказать, живой я видел её впервые. Страшно не было: бабушка как бабушка. Здоровье, наверно, хорошее — вон как быстро шелушит стручки! У пожилых обычно плохо работают руки.
И вдруг из коридора прозвенела резкая, требовательная трель.
— Анка, открой, — спокойно сказала Мельникова и отставила чашку с фасолью.
Они не спросили друг у друга, кто бы это мог быть, даже взглядами не обменялись. Анна молча поднялась и направилась к дверям. Я не успел отпрянуть, и она легко прошла сквозь меня, как через облако пара. Застучали ботинки по деревянным половицам, хлопнула дверь, потом всё стихло.
Вернулась Анка с невысокой женщиной в бежевом плаще и беретке блинчиком. Её желтоватое лицо, коричневые подглазья и выпирающий живот на болезненно худом теле наводили на мысль о какой-то тяжёлой болезни. Гостья взглянула на Клавдию, оробела и тихо поздоровалась.
Та кивнула:
— Проходи и садись.
— Простите, что поздно, — пролепетала посетительница, присаживаясь на краешек стула, — утренний автобус не пришёл, пришлось на вечернем… не возвращаться же… Думаю, зайду, авось не прогонят…
Ей было неловко, даже бледное лицо порозовело, а молчание и пристальный взгляд Мельниковой смутили ещё сильнее Клавдия сверлила гостью глазами, ставшими вдруг тёмными, будто две дырки. Я мысленно восхитился, как она спокойно и сосредоточенно принимала информацию. Вот что значит опыт! Или Мельникова и без перстня кое-что умела? Меня поток сведений оглушал и ослеплял, я переставал соображать.
Клавдия повела носом:
— Болезнью пахнет.
— Мне поставили диагноз, я лечусь, но…
— Знаю, — остановила Мельникова, — идём за мной.
Она легко, как молодая, поднялась и повела больную через коридор в маленькую комнату. Я, страшно заинтригованный, двинулся следом. Клавдия уложила женщину на диванчик, застеленный цветной простынёй, повернулась к углу с иконами и принялась молиться — просить благословения. И, вероятно, получила его, потому что резким движением задрала гостье свитер и приложила руки к вздутому животу.
Со стороны казалось, что Мельникова делает массаж и ничего необычного не происходит, но вдруг я увидел, как из-под её ладоней заструился дым. Запахло палёным. Больная ничего не замечала, лежала спокойно, а мы с Клавдией зашлись в кашле.
