Женька не мог понять, зачем такому богатому дядьке какое-то дурацкое колечко, но спросить не смел: робел от сурового вида лысого.
— Ну?
— На палец мёртвой бабке Клаве надела кольцо! — выдохнул Женька.
Николай вытаращил глаза:
— Что?.. Как оно выглядело?
— Серебристый ободок и чёрный камешек. Я хорошо разглядел. Тётя Анна хитрая, собой загородила и надела.
— Вот сука! — сквозь зубы выругался лысый и сплюнул. Достал из бумажника несколько новеньких купюр.
— Ого! Спасибо! — обрадовался Женька и спрятал свои тридцать сребреников.
— И никому не говори. Ладно?
— Аха!
Деньги приятно похрустывали в кармане, и мальчишка не смог сдержаться, тут же побежал в магазин и накупил всякой вкусной дребедени, на которую денег не перепадало.
* * *
Я открыл глаза и потряс головой, с трудом вынырнул из видений. С каждым новым случаем они становились всё реалистичнее и красочнее, а вскоре перстень показал ещё одну «опцию», самую жуткую.
…Этого мужичка звали Пескарь, не знаю почему. Может, фамилия его была Пескарёв. Он целыми днями тихо пьянствовал в своей захламлённой кухне, а когда заканчивались деньги и водка, Пескарь сидел возле дома на пеньке и заводил длинные беседы с прохожими.
С соседом я только здоровался, поэтому очень удивился, увидев его на нашем участке.
— Бог в помощь!
Газонный разбрызгиватель вывернулся из рук и обдал меня струёй холодной воды.
— Спасибо… я не видел, как вы вошли. Отца позвать?
Пескарь отмахнулся:
— Не надо. Глебка, слушай сюда… Позвони моей дочери Таньке, скажи, чтобы приехала. Номер у меня на бумажке записан, а бумажка пришпилена в прихожке у зеркала. Там увидишь.
Я внимательно посмотрел на соседа и понял: с ним что-то не так. Неряшливо одет, майка в засохших пятнах, лицо красное, налитые кровью глаза, на подбородке прилипло что-то белое.
— Вам плохо? Я скорую вызову, — сказал я и сделал шаг назад. Почему-то стало тревожно и захотелось убежать.
— На кой мне твоя скорая! — рассердился Пескарь. — Таньке позвони. Скажи ей, деньги на книжке есть… не много, но хватит. Не всё пропил.
— Хорошо, скажу.
В этот момент, к счастью, в сад вышел отец с мотком шланга. Прищурился, потрогал босой ногой мокрую траву, не обращая внимания на соседа.
— Достаточно поливать, выключай, — сказал он.
Пескарь улыбнулся. Улыбка получилась страшной, как оскал.
— Здорово, Андрюха!
Мой родитель и бровью не повёл, присел и принялся подсоединять шланг к трубе.
— Пап, а ты почему не отвечаешь? — спросил я.
— А? Ты что-то сказал? Не слышал.
— Пес… дядя Паша с тобой поздоровался.
Я всё понял, но цеплялся за соломинку.
— Где Пашка? — Отец шарил взглядом по смежному участку. Стоящего в каких-то двух метрах Пескаря он проигнорировал.
— Эх, не видит, — грустно сказал Пескарь. — Ты, Глебка, не забудь, сегодня сходи. А то буду валяться, завоняю.
Я попятился, сорвал с пальца перстень (зачем вообще надел его?) — и Пескарь тут же исчез.
Весь вечер пытался отвлечься, но получалось так себе. Перед глазами стояло одутловатое лицо и глаза в красных прожилках. Как хорошо, что у меня нет способностей видеть мёртвых… без кольца. Ведь некоторые видят призраков, даже если не хотят.
«А вдруг Пескарь не умер, а лежит без сознания?» — подумал я. Подошёл к окну и попытался разглядеть через забор двор дяди Пашки. Никого, только чёрная кошка Ночка сидела на крыльце. Эх, была не была, надо проверить.
По странной привычке Пескарь никогда не закрывал двери на замок, говорил, что ключи теряет, а красть у него нечего. Наверно, воры догадывались об этом и обходили дом дяди Пашки стороной.
Я вошёл в калитку и постучал в окно:
— Дядя Павел! Вы дома?
Тишина.
Поколебавшись, я потянул дверную скобу и переступил порог, Ночка юркнула следом.
— Дядя Паша!
Из глубины дома доносилось чьё-то невнятное бормотание. Полы были очень грязными, поэтому я пренебрёг этикетом и прошёл обутым. В самой большой комнате работал телевизор, настроенный на какой-то политический канал (Пескарь любил поговорить о политике), а сам хозяин лежал на полу среди пустых бутылок и объедков, нехорошо открыв рот и вывалив язык. Мёртвый, мертвее не бывает. Я был готов к такому, но всё равно испугался и попятился.
«Позвони моей дочери Таньке…»
Где та бумажка с номером, о которой говорил Пескарь? А, вот она, приколота булавкой у зеркала. Я сорвал листок и выскочил из дома.
* * *
Ночка ела жадно, настороженно погладывала на Ваську: не собирается ли отнять?
Мама погладила кошку по тощей шейке:
— Бедняга оголодала… Пусть у нас остаётся, не возражаете?
Мы не возражали.
— И что тебя понесло к Пескарю? — спросил отец, помешивая ложечкой чай.
— Мне показалось, что он звал по имени. Подумал, что сердце прихватило.
Родители переглянулись, значительно помолчали, а потом отец сказал, что Пескарь отравился суррогатной водкой.
— Сколько можно пить? Ведь не хуже других жил, семья была… Надо его дочери позвонить, сообщить как-то деликатно.
— Я уже позвонила. Татьяна вылетит ближайшим рейсом, — успокоила мама.
Она поднялась, выплеснула в раковину нетронутый чай.
— Лягу пораньше, расстроилась я.
Я нащупал через ткань перстень в кармане и вдруг подумал, что если надену его, то увижу в нашей кухне Пескаря, стоящего у холодильника или даже сидящего за столом. Посмотрел на свободный стул и содрогнулся.
Глава 8. Похищение
Я убрал перстень в коробочку и запрятал подальше, поэтому пропустил момент, когда с Игорем случилась беда. Не смог прийти на помощь.
В тот день я привёз на дачу продукты, но не захотел оставаться ночевать и вернулся домой. Почему не захотел? Исчезла мнимая близость, я вспоминал, как Макаркин схватил меня за грудки и его глаза буйнопомешанного. Вечером написал — он не ответил. Я не придал значения: может, спит или связь пропала — иногда такое случалось. А утром по-настоящему забеспокоился, потому что отправленные сообщения так и висели непрочитанными, и на звонки Макаркин не отвечал.
Я быстро оделся и погнал на дачу, раздражаясь, что нельзя объехать медленно тащившуюся фуру. Несколько раз набирал Игоря — он не отвечал.
