— Клаудиа, мне тебя послал сам Бог, — прошептала фрау Ирма. — У тебя чистая душа, непорочная, светлая… Ты необыкновенная девочка… это судьба.
Клава смутилась:
— Что вы! Я как все.
— В тебе сияет дар, как светлячок, я вижу его… Тебе нравится этот перстень? — Старая хозяйка шевельнула рукой, и на пальце блеснул чёрный камень.
— Да, он очень красивый, фрау Ирма.
— Он необыкновенный, как и ты, Клаудиа. Я виновата…
— Что вы, вы очень добры.
— Я имела такую силу и слишком мало помогала людям. Когда меня призовёт Господь, возьми кольцо, обещаешь? Оно твоё. Нет… ты побоишься мёртвую, возьми сейчас. Это моя последняя воля. — Немка сняла перстень и протянула его на ладони.
Клава замялась: очень дорогое украшение! Но не нашла сил отказать умирающей хозяйке, осторожно взяла кольцо и сжала его в кулачке.
— Нет, Клаудиа, надень… так надо, — велела немка. Глаза её просили, внушали, умоляли, и маленькая работница подчинилась.
Я хорошо представлял, что сейчас произойдёт, и ожидал увидеть сноп искр и огни фейерверков, рвущихся наружу, но не увидел, конечно. Только по окаменевшему лицу и перепуганному взгляду понял: Клавдия видит и слышит что-то особенное, может быть, она сейчас далеко, очень далеко отсюда.
— Мамочка… Катюшка…
— Sprechen, bitte, deutsch,
[4] — чуть улыбнулась фрау, и Клава услышала эту фразу так, будто с младенчества впитывала немецкий язык.
Она не могла больше выдавить ни слова, расплакалась, судорожно всхлипывая, а старая хозяйка гладила худенькое плечико подрагивающей рукой.
* * *
Теперь я знал всё. Ирма умерла на следующую ночь после отъезда Беккерш. Девчонки с трудом нашли кое-кого из соседей и объяснили, что скончалась старая фрау. Её тихо похоронили на деревенском кладбище.
Линия фронта придвинулась вплотную к деревне, нацистов оттеснили, и русские танки медленно и торжественно, как и представляли девочки, проехали по улице. Теперь ни Беккерша, ни другие немцы не имели власти над маленькими работницами. И первым делом девочки срезали позорные нашивки с буквами «OST».
Фрау Лора вернулась только через полтора месяца и обнаружила пустой дом. Ирма покоилась на кладбище, девочки ушли с отрядом, а скотину забрали соседи, чтобы не околела от голода.
Глава 12. Тяжёлый разговор
Я расправил на столе листок из блокнота с телефоном Анки и медленно, в сотый раз набрал номер цифру за цифрой… и трусливо сбросил. Репетировал речь, составлял диалоги, злился на себя и Макаркина, а позвонить не хватало силы воли.
Ох, зря я тогда согласился поехать с Игорем! Он-то теперь не помнит ничего, а скажи ему про перстень — пальцем у виска покрутит. Как бы, интересно, Макаркин поступил, если бы я отказался ехать в Берёзовку?
Яркое солнце ударило в глаза, я как будто раздвоился и увидел себя со стороны в том самом летнем кафе, где всё началось. Рядом сидел Макаркин, потягивал кока-колу через соломинку и разглядывал девушек за столиками.
— Слушай, ты заработать хочешь? — спросил Игорь. — Хорошие деньги платят, а дел на пару дней.
— Когда ты так говоришь, лучше отказывать сразу, больше я в твои авантюры впутываться не хочу.
«Правильно, правильно, стой на своём!» — мысленно подбодрил я.
— Глеб, ты чего? Какие авантюры?
— Такие! Забыл, как мы чуть в полицию не попали?
— Ну не попали же. Кто старое помянет… — поморщился Игорь. Он достал телефон, показал снимок и начал вешать лапшу про заброшенный дом и клад.
«Не верь, выпытывай подробности, он обманывает», — внушал я самому себе.
— Нет, Макарыч, так не пойдёт. Давай рассказывай всё как есть, чувствую, что ты темнишь.
Игорь тут же отпёрся:
— Я не темню. Ты мне не веришь?
— Ты ещё в грудь себя ударь. Или говори правду, или молчи.
Макаркин заёрзал на стуле, будто иголка в зад впилась, глаза забегали.
— Ну ладно… Это кольцо на кладбище.
— Та-а-ак, интересно… на кладбище, значит. И?
— Надо раскопать могилу и забрать перстень.
— Хватит, я серьёзно спрашиваю.
— И я серьёзно, — помрачнел Макаркин. — Хозяйка положила его в гроб к покойнице.
Прежний я отказывался верить, смеялся и говорил, что приятель переборщил с триллерами. А когда дошло, что Игорь не шутит, рассердился.
— Это глумление над покойником, ты в курсе? За такое срок дают. Я — пас. И тебе не советую.
Макаркин надулся. Молча жевал пиццу и больше не уговаривал.
Потом я увидел, как он пытался подкатить к Сашке, но тот собирался на сплав по реке и даже не выслушал до конца заманчивое предложение. Игорь никуда не поехал, написал Николаю, что передумал — не нашёл напарника. Я вздохнул: всё правильно, в одиночку Макаркин не рискнул бы раскопать могилу. Побольше настойчивости — и нич…
— Алло! Слушаю.
Я чуть не выронил телефон от неожиданности. Глянул на экран и обомлел: замечтался, машинально нажал на вызов, и Анка сняла трубку.
— Э-э-э… — проблеял я, мучительно подбирая слова и мечтая сказать, что не туда попал, — здравствуйте… это Анна?.. Я Глеб…
— Глеб? Не помню вас. — В голосе лёгкое недоумение: что за Глеб? что ему надо?
— Мы незнакомы, но… у меня есть одна вещь, которая принадлежит вам.
— Какая вещь?
Вздохнул: была не была!
— Серебряный перстень с чёрным агатом.
Я мог видеть Анну и заметил, что она испугалась: побледнела, дыхание сбилось и участился пульс, но взяла себя в руки и сказала даже с некоторым презрением:
— Что вы хотите, Глеб? Шантажировать меня? Зря стараетесь, не выйдет.
— Почему шантажировать? — изумился я. — Просто хочу вернуть перстень. Ваша мать, Клавдия Фёдоровна, очень настаивает.
— Во-первых, перстень находится у меня… — поправила Анна, — во-вторых, моя мать умерла. До свидания! Больше не звоните.
Она сказала это таким спокойным и уверенным тоном, что я засомневался в себе, посмотрел на руку с кольцом. Вот оно, никуда не делось. Или перстня было два?
— Анна Никитична, я сейчас всё по порядку расскажу, только не бросайте трубку, — взмолился я.
— Слушаю.
— Есть один человек, Николай. Он узнал, что Клавдия Фёдоровна умерла и просил вас продать перстень.
— Мне про это ничего неизвестно, — обронила Анна.
«Кремень!» — подумал я и продолжил:
