Под рядом фотографий подозреваемых висели еще две: Дэвид Ламб и Гейб Кемп. Рядом Тристан повесил еще пару листков, которые обозначали неопознанные тела, одно из которых нашли в 1998 году после шторма, а второе – в 2000 году в Дартмуре.
Какое-то время Кейт с Тристаном молча смотрели на получившуюся схему.
– Если наш убийца перед похищением жертвы надевает маскировку, неудивительно, что за столько времени ему удавалось выйти сухим из воды, – сказала Кейт, вглядываясь в холодные карие глаза, взирающие на нее с фотографии. Под этим взглядом она чувствовала себя очень неуютно.
– Судя по фотороботу, он уже довольно пожилой мужчина, лет за пятьдесят. Не исключено, что убивает он куда дольше пяти лет. А сколько тел его жертв могли просто никогда не найти? – сказал Тристан.
– Помнишь, что Дез сказал о Хайдене? Он приходил в «Гордость пивовара» последние пять месяцев. Один из других парнишек уверен, что это Хайден планировал подсыпать что-то в стакан своему похитителю и ограбить его…
– Ага. Утверждает, что Хайден делал так раньше.
– Значит, они могли быть знакомы и раньше. Хайден понял, что деньги у него водятся и имеет смысл идти на риск.
– Думаешь, он не похищает своих жертв случайным образом? Сначала он пытается познакомиться с ними поближе?
– И работает он по Вест-Кантри. Хайдена похитили в Торки, Дэвид Ламб жил в Эксетере, Гейб Кемп жил и работал в гей-пабе недалеко от Плимута, – перечислила Кейт.
– Черт. Готов поспорить, различных видов маскировки у него предостаточно.
* * *
В три часа дня – что означало, что в Вашингтоне сейчас десять утра, – они позвонили Рите Хокинг по скайпу. Выглядела она как стереотипное представление о журналистке: длинные седые волосы завязаны в пучок, скрепленный вместо шпилек двумя карандашами; грубое, с острыми чертами лицо сильно накрашено; на губах красная помада, а на носу сидят ярко-красные очки, в которых ее карие глаза казались просто огромными. За ее спиной виднелись ряды книжных полок и кусок окна, и за рядом кирпичных зданий можно было заметить самый краешек вашингтонского монумента.
– Привет, – поздоровалась она. От ее британского акцента почти ничего не осталось – говорила Рита теперь скорее как американка.
Как только они закончили обмениваться приветствиями, Кейт перешла к делу.
– Спасибо, что согласились поговорить. Мы рады, что вы нашли для нас время.
– Да не за что. – Рита сделала глоток кофе со льдом из огромного пластикового стакана. – Значит, Джоанна Дункан, да?
– Как долго вы были коллегами? – спросил Тристан.
– Газета «Вест-Кантри Ньюс» была моей первой работой после университета. Мне было двадцать пять, значит, это был 2000 год. Работала я там три года, пока мне не исполнилось двадцать восемь… Ну вот, теперь вы знаете, что мне сорок, – весело сказала она, вновь прикладываясь к стакану с кофе.
– Ну, выглядите вы замечательно, – улыбнулся Тристан.
– Я не спрашивала мнения по поводу моей внешности, – резко ответила Рита. Она больше не улыбалась. – Почему мужчины вечно думают, что им позволено отпускать такие замечания? Сколько тебе лет?
– Двадцать пять, – сказал Тристан. – Извините. Я не хотел вас обидеть.
– Ты меня и не обидел. Для этого мы слишком мало знакомы.
– Джоанна Дункан, кажется, начала работать в газете на год раньше. – Кейт попыталась вернуть разговор в прежнюю колею.
– Ага. И она не уставала об этом напоминать.
– Что вы имеете в виду?
– Джоанна вечно говорила, что она работает здесь дольше, что у нее больше журналистского опыта, – объяснила Рита. – И ее ужасно бесило то, что я училась в частной школе. Как будто это вообще на что-то влияет. – Кейт не осмелилась посмотреть в сторону Тристана. Конечно, влияет, подумала она. – Нам часто приходилось писать статьи о проблемных детях, о плохом обращении, все такое. И был у нас один случай: про детишек, чьи матери трахались с одним наркоторговцем. Когда его арестовали, шесть из них совершили самоубийство, и детей скопом забрали в приют. Я помню, как Джоанна тут же принялась доказывать редактору, что это она должна написать статью, потому что она лучше понимает рабочий класс. Она вообще умела эмоционально манипулировать людьми. – Рита отпила еще глоток из своего гигантского стакана кофе.
– Редактора звали Эшли Харрис?
– Да. Хороший был редактор. Всегда пытался направить Джоанну в нужную сторону.
– В каком смысле?
– Журналисту необходимо обладать эмпатией. Не все время, конечно, нужно ею пользоваться – эта профессия не для сострадательных людей. Но очень часто нужно уметь поставить себя на место другого человека, особенно если ты пишешь статью-разоблачение. Нужно не только обладать эмпатией, но и понимать, как применить ее в работе. И всегда нужно думать на шаг вперед – как в шахматах. Знать, когда следует притормозить, потому что человек может стать источником ценной информации. Если речь идет о ком-то влиятельном, то иногда лучше подождать с выпуском статьи – тогда можно понаблюдать за целью подольше и найти историю посочнее, – объяснила Рита.
– И Джоанна этого не умела?
– Та история про Ноя Хантли была неплохой. Депутат парламента, который берет взятки и взамен отдает государственные контракты? Настоящая сенсация. История была интересна многим слоям общества и получила продолжение – Хантли потерял место. Но когда историю подобрали национальные журналы, а Джоанна не обрела славу, на которую рассчитывала, она сорвалась. Утратила всякий журналистский инстинкт. Вместо того, чтобы найти другую сенсацию – а их было полным-полно, – она принялась перерывать грязное белье Ноя Хантли и разнюхивать про его гомосексуальные интрижки. Носилась с этим, словно собака со старой костью. Все выискивала молодых парней, которых он оттрахал. Она даже пыталась нацепить на одного из них прослушку! Напоминаю, у нас была простая местная газетка. У Джоанны не хватило смелости уехать и попытать счастья в Лондоне – она решила остаться в Эксетере и с каждым месяцем становилась все более озлобленной и мстительной.
– Вы сами когда-нибудь встречались с Ноем Хантли? – спросила Кейт.
– Да. Я была одной из журналисток на предвыборной кампании в 2001 году. Он тогда выиграл с большим преимуществом по голосам. И сам Ной, и его жена довольно приятные люди. У Ноя аура очаровательного придурка, знаете, харизматичного такого. А про его жену люди обычно думают, что она великая мученица, покорно терпящая измены, а правду выяснить никто не удосуживается. Они познакомились в Кембридже. Ной гей, Хелен лесбиянка. Еще в институте они стали друзьями и договорились, что поженятся в качестве прикрытия. Со временем Ной стал куда более известен, чем Хелен, так что его любовь к членам, если вы простите такое выражение, сплетня действительно неплохая. Но тратить столько времени на эту историю я бы точно не стала.
– Некоторое время назад мы разговаривали с вашим бывшим редактором. Он сказал, что велел Джоанне исключить из статьи все упоминания об отношениях Ноя с секс-работниками.
