Нетрудно убедиться в том, что классик марксизма, говоря о народах, достигших «высшей ступени варварства», ни единым словом не обмолвился не только о гуннах, но и о тюркских и монгольских племенах, родах, народностях вообще. Мало того! Кочевников вообще он удоставивает только пары достаточно уничижительных упоминаний.
Например:
«На востоке средняя ступень варварства началась с приручения животных, дающих молоко и мясо, между тем как культура растений, по-видимому, еще очень долго в течение этого периода оставалась здесь неизвестной. Приручение и разведение скота и образование крупных стад, по-видимому, послужили причиной выделения арийцев и семитов из прочей массы варваров. У европейских и азиатских арийцев домашние животные имеют еще общие названия, культурные же растения – почти никогда. Образование стад вело к пастушеской жизни в пригодных для этого местах: у семитов – на травянистых равнинах вдоль Евфрата и Тигра, у арийцев – на подобных же равнинах Индии, а также вдоль Оксуса (Джейхуна, современной Амударьи – В.А.) и Яксарта (Сейхуна, современной Сырдарьи – В.А.), Дона и Днепра. Впервые приручение животных было достигнуто, по-видимому, на границах таких пастбищных областей. Позднейшим поколениям кажется поэтому, что пастушеские народы произошли из местностей, которые в действительности не только не могли быть колыбелью человечества, но, напротив, были почти непригодны к жизни для их диких предков и даже для людей, стоявших на низшей ступени варварства. Наоборот, после того как эти варвары, находящиеся на средней ступени, привыкли к пастушеской жизни, им никак не могло прийти в голову добровольно вернуться из травянистых речных долин в лесные области, в которых обитали их предки. И даже когда семиты и арийцы были оттеснены дальше, на север и запад, они не могли перебраться в западноазиатские и европейские лесистые местности раньше, чем возделывание злаков не дало им возможности прокармливать свой скот, особенно зимой, на этой менее благоприятной почве. Более чем вероятно, что возделывание злаков было вызвано здесь прежде всего потребностью в корме для скота и только впоследствии стало важным источником питания людей».
Или:
«На средней ступени варварства у пастушеских народов мы находим уже имущество в виде скота, которое при известной величине стада регулярно доставляет некоторый излишек над собственной потребностью; одновременно мы находим также разделение труда между пастушескими народами и отставшими племенами, не имеющими стад, следовательно, две рядом стоящие различные ступени производства и, значит, условия для регулярного обмена» (Фридрих Энгельс).
Выходит, по Энгельсу, «пастушеские» (кочевые) племена вообще не достигли даже «высшей ступени варварства», а «застряли» на его «средней ступени». К тому же из кочевников классик марксизма считает достойными упоминания лишь арийцев и семитов, но не тюрок или монголов (предполагаемых предков гуннов).
Но неужели же гунны действительнв вообще ни разу не упоминаются в «Происхождении семьи, частной собственности и государства»? Да нет, одно-единственное упоминание их мы все-таки нашли, хотя с трудом. Но не в связи с «высшей ступенью варварства», а в связи с практикой половых связей между родителями и детьми:
«Не только брат и сестра были первоначально мужем и женой, но и половая связь между родителями и детьми еще в настоящее время допускается у многих народов. Банкрофт ("Туземные племена тихоокеанских штатов Северной Америки", 1875, т. I) свидетельствует о существовании таких отношении у кавиаков на побережье Берингова пролива и у жителей острова Кадьяк близ Аляски, у тинне во внутренней части британской Северной Америки; Летурно дает сводку таких же фактов, встречающихся у индейцев-чиппевеев, у кукусов в Чили, у караибов, у каренов на Индокитайском полуострове; о рассказах древних греков и римлян о парфянах, персах, скифах, ГУННАХ (выделено нами – В.А.) и др. нечего и говорить». (Фридрих Энгельс).
Спрашивается: почто было огород городить? И ломать столько словесных копий?
Впрочем, советские историки-марксисты, вне всякого сомнения, добившиеся немалых достижений в деле археологических исследований гуннских древностей, сумели найти поистине диалектический выход из сложившейся ситуации. Решив вопрос следующим образом. Хотя гунны и не достигли той же самой «высшей ступени варварства», что и общество древнегреческих «благородных разбойников»-василевсов, но все же создали общество, более прогрессивное, чем античное греческое. Поскольку именно гунны дали решающий исторический толчок к уничтожению рабовладельческой Римской империи, ставшей к тому времени империей общесредиземноморской (хотя сам Энгельс – повторяем –, как и Маркс, приписывал эту заслугу другим варварам – германским).
Конечно же, в распоряжении старушки Клио имеется немало инструментов, способствующих осуществлению хода истории. И тот факт, что гунны уничтожением одной общественной формации (рабовладельческой) способствовали возникновению и утверждению на ее месте другой, новой формации (феодальной), вполне соответствует закономерностям развития человеческого общества. Так что не будем слишком строги к А.Н. Бернштаму, пусть и не ставшему кавалером Золотой Звезды Героя Социалистического Труда, но мужественно (насколько позволяли обстоятельства) защищавшему свою точку зрения, опираясь на авторитет классика марксизма. Что не помешало оппонентам марксиста Бернштама обвинить его в «евразийстве», считавшемся в сталинском СССР «реакционным антисоветским белогвардейским лжеучением». О чем недурно бы вспомнить нынешним неоевразийцам, пытающимся одновременно быть и сталинистами (хотя товарищ Сталин, встань он из могилы, поступил бы с ними круто). Несмотря на то, что был смертельно болен, Бернштам до последних дней своей жизни, самоотверженно занимался археологическими раскопками. С 1936 по 1956 гг. преподаватель Ленинградского государственного Университета был одновременно руководителем постоянно действующей археологической экспедиции Семиречье-Тянь-Шань-Памир-Фергана – воистину, «до последнего вздоха». Поэтому имя его достойно уважения…
Вне зависимости от того, прав ли был Фридрих Энгельс или ошибался, но, трудно опровергнуть его верного соратника и друга Карла Маркса. Последний объяснял снедающую гуннов (хотя сам этот этноним у классика не встречается) неутолимую жажду добычи и их стремление выжать из побежденных как можно больше золота в виде дани (вспомним жалобы блаженных Иеронима и Августина на гуннскую «ненасытную жажду золота») их кочевническим наследием. И утверждал в первом томе «Капитала»: «Кочевые народы первые развивают у себя форму денег, так как все их имущество находится в подвижной, следовательно, непосредственно отчуждаемой, форме и так как образ их жизни постоянно приводит их в соприкосновение с чужими общинами и тем побуждает к обмену продуктов. Люди нередко превращали самого человека в лице раба в первоначальный денежный материал, но никогда не превращали в этот материал землю».
Что же, в таком случае, оставалось делать кочевникам-гуннам, обреченным, по К. Марксу и Ф. Энгельсу, вечно гнаться за деньгами? Или, согласно античным источникам, вечно страдать от «ненасытной жажды золота» (как будто эта жажда золота была чужда огромному большинству населения греко-римского мира, не считая, разве что, парочки философов или христианских аскетов, не только на словах, но и на деле, искренне «не любящих ни мира, ни того, что в мире»!)? Только искать возможно большего числа контактов? Аттила был приговорен к товарообмену в силу того, что был кочевником. А вот оседлые Агамемнон, Менелай и Одиссей могли бы преспокойно оставаться дома, где для прекрасной Елены несомненно бы нашлась вполне равноценная замена.
