Невольно вспоминаешь описание «ромейским» историком Х в. Львом Диаконом внешнего вида киевского князя («скифа») Святослава (вероятнее всего – не сына Игоря и внука Рюрика, а потомка готских Амалов, как и его сын Владимир Киевский): «Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближенных только чистотой».
Как бы то ни было, вчитываясь в строки Приска, трудно представить себе Аттилу грязным вожаком варварских орд, готовым ради золота пойти на любое злодеяние, нарушающим, глазом не моргнув, клятву за клятвой и «не обладающим ни унаследованными, ни приобретенными традициями, выходящими за пределы самых примитивных представлений». Так писал в свое время Эмерих Шаффран в резюме исторического образа Аттилы. В любом случае, на этом пиршестве в паннонской степи гуннский владыка вел себя ничуть не хуже большинства христианских европейских государей последующих эпох в аналогичных ситуациях.
«После того как наложенные на первых блюдах кушанья были съедены, мы все встали, и всякий из нас не прежде пришел к своей скамье, как выпив прежним порядком поднесенную ему полную чару вина и пожелав Аттиле здравия. Изъявив ему таким образом почтение, мы сели, а на каждый стол поставлено было второе блюдо, с другими кушаньями. Все брали с него, вставали по-прежнему; потом, выпив вино, садились.
С наступлением вечера, зажжены были факелы. Два варвара, выступив против Аттилы, пели песни, в которых превозносили его победы и оказанную в боях доблесть. Собеседники смотрели на них; одни тешились стихотворениями, другие воспламенялись воспоминая о битвах, а те, которые от старости телом были слабы, а духом спокойны, проливали слезы» (Приск).
Приведенные выше абзацы содержат ценную гастрономическую и культурно-историческую информацию. До сих пор в Шалоне-на-Марне – городе, близ которого в 451 г. разыгралась битва Аэция с Аттилой на Каталаунских полях – существует старинный застольный обычай. Пропустить за обедом, между первой и второй переменой блюд, видимо, для лучшего усвоения съеденного, «тру шампенуа», стаканчик мар-де-шампань – охлажденной водочки из виноградных выжимок (вроде грузинской чачи или итальянской граппы) со льдом. Что это – слабый отблеск далекой памяти о гуннах?
Однако несравненно важнее этого курьеза, несомненно, сообщение Приска о певцах на пиру у Аттилы. Оно подтверждает существование гуннских бардов или скальдов (чьим аналогам служат у монголов по сей день улигерчи и гесерчи), а, следовательно – и гуннской героической поэзии. Хотя сам Приск явно не понимал по-гуннски, ему, естественно, перевели содержание песен, исполненных на пиру. И потому у нас нет оснований сомневаться в достоверности его свидетельства. Гунны имели собственную литературу, пусть даже не на папирусе, бумаге и пергамене, но в форме героических сказаний-песен, которые профессиональные певцы-сказители учили наизусть и затем пели по памяти. А длинные песни, которые певец способен запомнить для того, чтобы потом петь их по памяти, должны быть, с одной стороны, рифмованными (в том числе, с использованием аллитерации), с другой же – изложенными ритмическими стихами. Институт профессиональных певцов-сказителей и радость, проявляемая собравшимися за «Круглым столом» гуннского царя-батюшки слушателями, явно наслаждающимися искусством певцов, никак не соответствуют мнению Шаффрана и иных авторов. С европейским высокомерием отрицающих, по сути дела, не только за Аттилой, но и за советниками его ближнего круга способность понимать и ценить искусство и другие проявления культуры. Да и вообще отказывающих гуннам в способности испытывать интерес к чему-либо возвышенному. Невольно вспоминается приведенная выше столь же пристрастная, явно необъективная, несправедливая оценка хунну «культурным» китайцем: «О жизненных правилах и обязанностях, диктуемых приличием, им ничего не известно».
«После песней, какой-то Скиф, юродивый, выступив вперед, говорил речи странные, вздорные, не имеющие смысла, и рассмешил всех.
За ним предстал собранию Зеркон Маврусий, которого Эдекон убедил приехать к Аттиле, обнадежив, что ходатайством его получит жену, которую он взял в земле варварской, когда был любимцем Влиды. Зеркон оставил свою жену в Скифии, быв послан Аттилою в дар Аэтию. Но он обманулся в своей надежде, потому что Аттила прогневался на него, за то, что он возвратился в его землю. Пользуясь весельем пиршества, Зеркон предстал, и видом своим, одеждою, голосом и смешено произносимыми словами, ибо он смешивал язык Латинский с Уннским и Готфским (готским – В.А.) – развеселил присутствующих и во всех их, кроме Аттилы, возбудил неугасимый смех. Аттила один оставался неизменным и непреклонным, и казалось, не говорил и не делал ничего, чем бы обнаруживал расположение к смеху: он только потягивал за щеку младшего из сыновей своих Ирну (Эрнака – В.А.), вошедшего и ставшего возле него, и глядел на него веселыми глазами. Я дивился тому, что Аттила не обращал внимания на других детей своих, и только ласкал одного Ирну. Сидевший возле меня варвар, знавший Авсонский (италийский, т. е. латинский – В.А.) язык, попросив меня наперед никому не говорить того, что он мне сообщит, сказал, что прорицатели предсказали Аттиле, что его род падет, но будет восстановлен этим сыном. Так как пированье продолжалось и ночью, то мы вышли, не желая долее бражничать» (Приск).
Рассказ о пире у Аттилы Приск Панийский завершает сообщением о том, что на утро следующего дня, т.е. всего через несколько часов после ухода «ромеев» с царского пира, он отправился засвидетельствовать свое почтение Онегисию и был им принят. Следовательно, гунны отличались большей устойчивостью к действию хмельного, чем господа посланники. Гунны позднее ложились спать, были, очевидно, способны больше выпить и, тем не менее, уже с самого раннего утра были готовы к возобновлению переговоров.
Но в этом нет ничего удивительного. Учитывая, что «Круглый стол» царя Аттилы заменял собой добрый десяток министерств и ведомств, включая военное. И был к тому же местом проведения того, что в наше время именуют двусторонними консультациями. Ибо вожди союзных гуннам племен и народностей пребывали в ставке Аттилы неделями, а порой – и месяцами. Причем, по крайней мере, один из этих князей (в большинстве своем, германских) – царь гепидов Ардарих, «который, по крайней преданности своей Аттиле, участвовал во всех его замыслах» (Иордан) – считался столь влиятельным советником и верным другом царя гуннов, что один из тогдашних историков выделял его среди всех остальных как будущего преемника Аттилы. «Аттила же, взвешивая все с присущей ему проницательностью, любил его (…) больше, чем других царьков» («Гетика»). Вместе со знакомым нам уже гунном Эдеконом (властвовавшим, под верховным владычеством Аттилы, над германцами-скирами) и царем отстроготов-остготов Валамером (Валамиром), он входил в тройку самых важных, дельных и влиятельных советников Аттилы. Помогавших «величайшему из богов» – по уверению подчиненного Аттиле царька народа акатиров (акациров) Куридаха – не только словом, но и делом. Как нам уже известно, Эдекон (Эдикон, Эдика), природный гунн и верноподданный Аттилы, выполнял далеко не простые поручения своего грозного владыки в качестве посланника, а также иные доверительные миссии. Гепид Ардарих, вероятнее всего, участвовал в 447 г. в походе войск Аттилы в римскую Иллирию. Он стойко бился за своего гуннского владыку в кровавом сражении с франками, а затем – в «битве народов» на Каталаунских полях в 451 г. И хранил верность Аттиле даже после смерти «Бича Божьего». Тщетно (но от того не менее упорно) пытаясь не допустить распада гуннской державы, разрываемой на части сыновьями «царя-батюшки», переселившегося в мир иной. Гепидская верность Аттиле была равна разве что верности ему остготов. Оба этих германских народа, вместе взятые, возможно, если бы мы знали о них больше, чем знаем сегодня, могли бы открыть нам великую тайну. Тайну подавляющего превосходства гуннов и господства Аттилы на просторах Восточной и Центральной Европы вплоть до острова Борнгольм и Британии. Долгое время готы, потерпевшие при первых встречах с гуннами тяжкие поражения и принявшие на себя первый удар свежих, еще нерастраченных сил гуннского «народа-войска», не имели своего царя. Упоминавшийся нами выше готский царь Винитарий-Витимир пал в битве с гуннами в 376 г. Через год после того, как дряхлый царь готов Германарих кончил жизнь самоубийством от страха перед гуннами. Или умер от последствий ранения в бок росомонским мечом (в качестве мести за четвертованную или затоптанную дикими конями вероломную Сунильду).
