Конечно, этот типично германский трагизм ситуации (Гильдебранд против Гадубранда и т.д.) мало волновал (если вообще волновал) Аттилу и Аэция. Тем более, что стрела, дротик или копье запросто могли сразить и одного из них (или даже их обоих). Во всяком случае, об Аттиле сообщают, что он дрался в первых рядах своих воинов, подвергаясь с ними одинаковой (если не большей) опасности. Причем один раз едва не был пленен неприятелем. Однако в одном отношении Аэций все-таки просчитался. Возможно, Аттила и был разбит, но не утратил свойственного ему мужества. Ни в ходе битвы, ни во время отступления. Напротив! «Бич Божий» убедился на собственном опыте в возможности провести большое войско через всю Европу и вернуться восвояси, сохранив хотя бы его часть (как, видимо, и часть добычи). Не утративший своей обычной предприимчивости, гуннский царь решил повторить попытку. Аттила вернулся в родные кочевья лишь для того, чтобы собрать новое войско. Кстати, не все античные хронисты пишут о его возвращении в Паннонию. Согласно некоторым источникам, царь гуннов, сразу же после Каталауна, выступил походом на Италию, прямо из Галлии.
«Аттила был выбит из Галлии; его следующим ударом – к ужасу Аэция – стало нападение на Италию» (Уоллес-Хедрилл).
Конечно, потерпевший поражение Наполеон I тоже, сразу после возвращения из России, приступил к жесточайшему рекрутскому набору, из когда-либо пережитых Францией. Ведь корсиканец опасался, что русские, пруссаки, австрияки, шведы, за которыми стояла Англия, воспользуются моментом и ударят первыми. Аттиле же не приходилось опасаться нападения западных или восточных римлян. Даже «новоримский» император Маркиан не начал бы войну с «Бичом Божьим» первым, а «последнему римлянину» Аэцию стоило огромных усилий даже наскрести пару-другую легионов, чтобы было с кем встретить гуннов под Каталауном.
Нет-нет, Аттила собирал новую армию, чтобы напасть на римлян снова. Он был не сломлен, воинственно настроен, жаден до новой добычи. Теперь его целью была западно-римская Италия. «Бич Божий» был намерен добить римского зверя в его логове…
Состоявший на службе папы римского Льва I Великого в качестве секретаря, упоминавшийся выше Проспер Аквитанский по прозвищу Тирон, которому уже сровнялось 60, довольно отрицательно оценивал в своей «Хронике» действия Аэция в 452 г. против Аттилы, напавшего на северную Италию с востока:
«Аттила, восполнив людские потери, которые он понес в Галлии, решает через Паннонии вторгнуться в Италию; при том, что наш дукс Аэций, полагаясь на опыт прежней войны (с гуннами – в Галлии, годом ранее – В.А.), никак не приготовился [к подобному вторжению] и в результате не воспользовался заслонами в (Юлийских – В.А.) Альпах, которыми можно было бы остановить врагов, полагая единственной возможностью спасения только, если вместе с императором (западно-римским августом Валентинианом III – В.А.) покинуть Италию» («Хроника Проспера Аквитанского»).
Во-первых, читая эти строки Проспера, трудно поверить, что всего годом ранее под Каталауном одержал победу не Аттила, а Аэций. Во-вторых, Проспер Тирон, предполагая, что низкие Юлийские Альпы были способны удержать Аттилу, очень заблуждался. Войску, собранному «Бичом Божьим» в среднем течении Данубия, вовсе не нужно было переходить через главный горный гребень Альп, чтобы вторгнуться в Северную Италию.
«Однако стыд подавил страх, поскольку считалось, что подобное [бегство] полно бесчестья и опасности; [с другой стороны] верили, что вражеская свирепость и ненасытность удовлетворится [только] в случае тяжелейшего потрясения всех знатных провинций, [поэтому] среди всех решений принцепса, сената и народа ничего не казалось более спасительным, чем, чтобы через послов добиваться мира с кровожаднейшим королём (царем Аттилой – В.А.). И принял на себя это дело вместе с мужем консульского [достоинства] Авиеном и мужем префекторского [достоинства] (префектом-градоначальником Первого Рима, временно ставшего, как мы помним, при Валентиниане III официальной резиденцией императора Запада, при сохранении Равенны как последнего убежища на крайний случай – В.А.) Тригецием Святейший папа Лев, полагаясь на помощь Бога, который, как известно, всегда помогает в делах благочестивых [людей]. И ничего другого не последовало, нежели то, что предчувствовала вера. Ведь, когда всё посольство было по достоинству принято, король (царь Аттила – В.А.) настолько обрадовался присутствию [в нём] главнейшего церковнослужителя, что и войну постановил прекратить, и, мир пообещав, ушёл за Данубий» (Проспер).
Описанные Тироном события весьма примечательны и полностью соответствуют содержанию христианских легенд о Святых северной Галлии. Папский хронист как бы продолжает уже сложившуюся к его времени устойчивую традицию. Римляне больше не пользовались у «народов» – «гентес» («варваров», «язычников») – непререкаемым авторитетом. Ибо утратили свое былое военное превосходство над последними, бывшее основой величия и могущества Римской «мировой» империи. Но на смену их утраченной военной силе пришла сила новая. Похоже, впечатлявшая суеверного и верящего в чудеса Аттилу гораздо больше измельчавших и утративших свой боевой задор и выучку некогда грозных римских легионов. Этой новой силой была римская православная христианская Церковь.
Гуннам необычные с виду римляне в диковинных длинных одеяниях вместо боевых доспехов, шедшие им навстречу без оружия, размахивая источающими благовонные курения странными сосудами, представлялись магами, кудесниками, колдунами. Могущество римских кудесников Атттила уже испытал на себе. Говорили, что от наведенной ими порчи умер совсем молодым взявший Рим царь вестготов Аларих, герой юности сына Мундзука. Веру Аттилы в присущие римским церковнослужителям сверхъестественные (если гунны, конечно, проводили четкое различие между естественным и сверхъестественным) силы подтверждает несомненный исторический факт. «Бич Божий», взяв в заложники епископа Лупа Трикассийского, не отпускал его, отступая из Галлии, до тех пор, пока гунны не переправились обратно через Рен. Луп пробыл в обществе гуннского царя так долго, что трикассийские христиане уже отчаялись дождаться возвращения своего мудрого пастыря. Видимо, они не верили, что кто-то из «нормальных людей» может вернуться живым из гуннского плена (своего рода «потустороннего мира» – нашествие «Бича Божьего» оживило в душах римских подданных прежний суеверный страх в отношении гуннов), не оказав «видимым бесам» никаких услуг. Опасаясь, что с епископом «что-то нечисто», верная паства на всякий случай отправила будущего Святого Лупа, вернувшегося от гуннов в родной город, на два года в изгнание…
Сцена втречи папы римского Льва I с Аттилой не случайно была запечатлена множеством живописцев и ваятелей. Ведь она символизировала встречу не просто двух людей, но двух миров. Настолько же разных, как, скажем, миры испанского конкистадора Эрнандо Кортеса и ацтекского вождя Монтесумы (чья встреча состоялась почти тысячелетием позднее). Некоторые художники изображали эту «встречу на высшем уровне» (или, говоря «по-новорусски», «саммит»), вопреки историческим фактам, на фоне реки Тибра или даже римского Замка Святого Ангела (бывшего мавзолея императора-язычника Элия Адриана). В действительности римский епископ (первым присвоивший себе, вслед за императорами, чисто языческое жреческое звание Великого понтифика) Лев I выехал навстречу Аттиле заранее. Как только тот вторгся в северную Италию, предав ее своим «видимым бесам» на поток и разграбление. Считается, что «Бич Божий» принял папу Льва на речке Минции, ныне – Минчо, впадавшей тогда в Адриатическое (или, по-римски – Внутреннее) море близ города Адрии, между озером Бенак (ныне – Гарда) и рекой Пад (ныне – По), недалеко от Мантуи, родного города Вергилия, автора «Энеиды» (также взятого к этому времени Аттилой). Эта область была уже в руках у гуннов, успевших захватить недавнюю столицу Западной империи Медиолан, сегодняшний Милан. Дальнейшее продвижение Аттилы на юг привело бы его с равнины на пересеченную и гористую местность, в которой гуннской коннице было бы сложно маневрировать. К тому же царь Аттила, вероятно, уже получил к моменту встречи с папой Львом известия о вторжении восточно-римского василевса Маркиана в «мягкое подбрюшье» гуннской Паннонии. Возможно, папские уговоры и увещания способствовали перемене настроения и планов «Бича Божьего». Однако же они никак не могли быть главной причиной ухода царя гуннов из Италии. Кстати говоря, немало христианских, а не языческих, императоров и королей, вроде бы, испытывавших гораздо большее уважение к папам римским «по должности», в последующие века грабили и жгли Италию, включая Ветхий Рим на Тибре, не обращая ни малейшего внимания на папские угрозы и мольбы. Право, трудно, заподозрить гуннского «степного дикаря» в большем благочестии, чем все эти добрые христиане и помазанники Божьи…
