Не заметил я особого почтения со стороны автора и к своему предшественнику ― знаменитому историку и генеалогу Л. М. Савелову. Процитирую: «В 1899 г. он “обозначил” около 15 родов, а в 1902 г. описал (с современных позиций ― ну совсем кое-как) 6 родов». Это сказано про человека, чьими трудами по праву гордится наша наука. Знаю, что г-н Корягин даже когда-то принимал участие в Савеловских чтениях. Учитывая, что его предшественник все делал «ну совсем кое-как», а планку современных требований высоко держит сегодня только мой оппонент, может стоит переименовать Савеловские чтения в «Корягинские»?
Но откуда такое пренебрежение ко всем и желание рекламировать собственную персону? Попробуем разобраться, тем более, что в преамбуле отзыва автор поместил весьма откровенную информацию: «После прохождения некоторого “инкубационного” периода… передо мной открылась достаточно радостная перспектива: а ведь можно и в целом заняться Войском Донским» (с. 75). Г-н Корягин исходил из трех предположений: 1) нет предшественников (Л. М. Савелова за такового можно не считать); 2) есть объект исследования ― Войско Донское, где все поголовно служили; 3) «Потрясающие возможности, предлагаемые РГВИА. В среднем 3–5 ПС (ФС) на каждого офицера, а в некоторые периоды… и добрый десяток. Сразу стало ясно, что никаких неприятных сюрпризов из Ростова-на-Дону можно не опасаться, поскольку мощности ГАРО не идут ни в какое сравнение с мощностями РГВИА. Эти три фактора вместе и легли в фундамент постановки задачи. В общем-то, все ― просто, определенно и дают предпосылки к приятным результатам» (с. 74–75).
Третий фактор самый примечательный. Можно сказать, постановка производственной задачи ― анализ «мощностей». Несколько непонятно ― что за «неприятные сюрпризы» из Ростова и что скрывается за «приятными результатами»? В данной схеме, правда, отсутствует немаловажная деталь. Г-н Корягин упустил, со свойственной ему скромностью, что помимо него донской тематикой, в том числе и генеалогией, занимаются и другие люди. Их немного, но они есть, хотя в нарисованную им производственную схему не вписываются.
Но, видимо, не зря автор упомянул о «неприятных сюрпризах» из Ростова. Недавно по почте как раз из Ростова мне переслал открытое письмо С. В. Корягину известный донской историк Н. С. Коршиков. Письмо большое ― на 25 страницах и датировано 17 марта 2000 г. Оно называется «Ответ моим критикам и хулителям казачьего архива». Не буду давать характеристику этому письму (Н. С. Коршиков надеется, что, в соответствии с Законом о печати, С. В. Корягин опубликует его), но лишь процитирую некоторые места, проливающие дополнительный свет на производственную схему моего оппонента. Вот что пишет Н. С. Коршиков: «вы всех… изустно и письменно стали убеждать, что “на базе” ГАРО совершенно невозможно заниматься генеалогическими исследованиями. Одновременно с этим вы наводнили донские села и города своими “прелестными листками”. В них вы, г-н Корягин, в остапобендеровских выражениях предлагали всех и вся осчастливить родословными росписями от “эпохи Очакова и покорения Крыма” и до 2000 г… Естественно, в конце “прелестного листка” следовал расчетный счет с заветной для автора “листка” суммой ― 1200 ам. долларов. Ни больше, ни меньше. Вы, г-н Корягин, самолично посетили маломощный ГАРО и милостиво изволили согласиться лично выполнять все генеалогические запросы, поступающие в немощный ГАРО. Надо полагать, что сии неразумные архивисты не поняли вас и опрометчиво отказались от услуг столичного генеалога…» (с. 1–2). В письме много других интересных фактов, свидетельствующих о стремлении моего оппонента к монополизму в науке и о созданном им настоящем предприятии.
Все стало на свои места. Г-н Корягин создал некое коммерческое предприятие (реклама, издательская база, архивные «мощности»), а оно должно приносить доход. Деньги-то вложены. С этой точки зрения весьма логично, что своих коллег он рассматривает только как конкурентов, мешающих производству и отвлекающих потенциальных клиентов. В борьбе же с конкурентами все средства хороши. Сама же борьба ведется не за истину в науке, а за презренный металл. Это блестяще продемонстрировал мой оппонент в своей саморецензии.
Второй ответ г-ну Корягину
С завидной оперативностью г-н Корягин в своем очередном выпуске под № 11 (Мельниковы и другие. М., 2000. С. 95–100) поместил новый критический опус на мои работы. Вновь вынужден сказать ему спасибо за бесплатную рекламу моих трудов. Не удивлюсь, если в ближайшее время появятся его новые критические статьи (он пообещал, а цикл между выпусками составляет у него примерно три месяца), поэтому, если не окажется оказии, заранее приношу свою благодарность за будущую популяризацию.
Причины его столь быстрого реагирования ― очевидны. После явного провала с докладом в Бородинской панораме (а резонанс получился настолько сильным, что скрывать его уже не имело смысла) нужно было поторопиться дать собственную интерпретацию этого события, не дожидаясь опубликования материалов конференции. «Кто первым встал и палку в руки взял, тот и капрал». Без всякого сомнения, капральские амбиции у моего оппонента еще остались, но вот тональность критики разительно изменилась по сравнению с предыдущим 10-м выпуском. Прежде, ну просто «крутой Уокер», в 11-м же выпуске от прошлой самоуверенности ни осталось и следа, а иногда явственно можно усмотреть черты средневекового юродивого, к тому же несомненно обиженного. Что же за метаморфоза произошла с ним?
Эпизод с собственным докладом описан скупо (зачем сыпать соль на раны). В общем, не поняли, не оценили. Но обида явно чувствуется. Думаю, оценили как раз по достоинствам. Г-н Корягин, столь скорый на нелицеприятные оценки по отношению к другим, к самому себе проявил явное снисхождение. Или критически взглянуть на свои действия и на самого себя не хватило смелости?
В 10-м выпуске он несколько раз вопрошал: мол на кого рассчитаны работы Безотосного? С моей точки зрения уместно задать и ему аналогичный вопрос: а на кого была рассчитана критика столь почтенного автора как г-н Корягин? Судя по ссылкам (правда не всегда правильно оформленным) и сокращениям (ПС и ФС), автор все же хотел быть услышанным профессионалами. Мало того, самолично вызвался донести свои доводы на научной конференции. Если же специалисты, выслушавшие его, не поддержали, то обижаться г-ну Корягину надо в первую очередь на себя, и даже не из-за отсутствия ораторских возможностей.
Во-первых, аудитория не приняла методы и форму критики г-на Корягина. Дело не в корпоративной солидарности и в защите своего коллеги. Редко какая конференция, во всяком случае посвященная истории 1812 г., в прошлом проходила без полемики и критики. Но все, даже очень жаркие дискуссии и споры велись в строгих академических рамках и всегда соблюдалось уважительное отношение к своим оппонентам. Г-ну Корягину с мест было высказано много слов (о чем он постеснялся упомянуть) о недопустимости ведения научной полемики в подобной манере, которую он избрал. В немалой степени ситуация усугубилась и тем, что мой критик перед конференцией разослал многим участникам по домашним адресам свой 10-й выпуск (включая моего издателя с вежливым намеком более не издавать В. М. Безотосного). Обычно, как многие знают, он их продает и в отсутствии прагматизма его не упрекнешь. Но акция возымела противоположные последствия ― явно отрицательные для ее устроителя. После прочтения критического опуса с очень прозрачной задачей и конкретно заданной целью к личности автора у получателей сложилось вполне конкретное отношение.
