Он снимал комнату недалеко от порта. Совсем маленькую. С окном, выходившим на кирпичную стену, узкой кроватью и комодом.
«Тебе холодно,» – сказал Луиджи и вышел, оставив меня изучать книги, лежавшие на комоде. Они были на итальянском, а имена авторов мне не знакомы. Лишь пару лет спустя я узнала, кто такой Ницше.
Вернулся Луиджи с бутылкой сидра и патефоном.
Так под стук капель дождя по жестяным карнизам и чарующие звуки джаза и бархатистого голоса Мэрион Харрис я стала женщиной…
На следующий день я свалилась с простудой и в полубреду снова и снова прокручивала в голове мысли о нём. О том, как его губы касались меня и… Впрочем, неважно, через два дня Жаклин принесла записку от Луиджи. Она была на английском, видимо, кто-то помогал ему. Луиджи писал, что будет вечно хранить память обо мне в своём сердце и непременно напишет, когда доберётся до Барранкильи. Его корабль отплывал тем же вечером. Я знала, что это должно было случиться, но не так скоро. Только не сейчас, когда мы только узнали друг друга!
Жаклин уговаривала остаться в постели, но я её не слушала. Мне было плевать на жар, я должна была увидеть Луиджи. В последний раз.
Но хозяйка комнаты сказала, что он уже съехал, а в порту… Мобил – это один из крупнейших портовых городов на Юге. Разве можно там найти кого-то, особенно если не знаешь точно, где искать? Вечерело и в доках становилось небезопасно. Я понимала, что пора возвращаться, но продолжала идти вперёд, пока мой путь не преградил какой-то пьяный портовый рабочий. Он был не один. Пять или шесть человек прекратили разговор и уставились в мою сторону. Я попятилась от них, но кто-то схватил меня сзади и потащил прямо к ним. Я пыталась сопротивляться и звать на помощь, но это только раззадоривало их. А потом кто-то сказал: «Налейте девчонке, пусть расслабится». Не знаю, что за самогон они пили, но они влили в меня силой почти полстакана.
Оставшееся я помню смутно. Чьи-то руки, зловонное дыхание, а затем… крики, лай собак и выстрелы.
И вот уже кто-то нес меня, перекинув через плечо. Какой-то французский матрос. Я поняла это по его брюкам и словам, которые он говорил. Он называл меня глупым ребенком, который захотел приключений. А я кричала и лупила его кулаками по спине, требуя немедленно отпустить меня. Я не помню, в какой момент отключилась, но когда пришла в себя, он передавал меня с рук на руки сестре Гретхен. По тканой эмблеме на моём кардигане он узнал, откуда я.
Это был конец.
Если бы я только могла объясниться, рассказать о том, что случилось… Если бы только кто-то захотел выслушать, но… факты говорили сами за себя. Да и мне было всё равно. Моё сердце разрывалось на части. Я плакала и не могла остановиться. Мир перестал существовать для меня.
Через два дня приехал отец. Мои вещи были уже собраны, поэтому без лишних предисловий мы отправились сразу на автобусную станцию. По пути он не проронил ни слова, только крутил в пальцах пятицентовую монету. В другой руке он сжимал ручку моего саквояжа. Он шёл очень быстро, и я едва поспевала за ним.
– Папа, подожди!
Он обернулся.
– Не смей называть меня так. Ты потеряла это право, Мадлен.
– Пожалуйста, па…
Я хотела сказать: «Выслушай меня», но он залепил мне такую пощечину, что я чуть не упала.
– Ты опозорила нашу семью, Мадлен, – сквозь зубы процедил он. – Как ты могла?! Как хорошо, что Шарлотта не дожила до этого позора и не видит сейчас тебя! Я тоже больше не хочу видеть тебя. Никогда! – он бросил саквояж на землю и, шумно выдохнув, схватился руками за голову.
Что я могла сделать в тот момент? Я схватила сумку и пошла вперёд. Я ждала, что он окрикнет меня. Скажет хоть что-нибудь, но он молчал. Я не слышала шагов за своей спиной, только щебетание птиц и шорох ветра в низко нависавших ветвях.
Дойдя до перекрестка, я обернулась. Отец стоял на прежнем месте и даже не смотрел в мою сторону.
Никогда. Никогда. Никогда. Его слова стучали в моей голове. Никогда больше не увижу Луиджи. Никогда не вернусь домой. Прочь из Мобила. Прочь.
Я добрела до вокзала и купила билет на ближайший поезд. Мне было всё равно, куда он идёт. Хоть в саму преисподнюю. Туда, где мне самое место.
Так я оказалась в Мемфисе, и… я была совершенно не готова к самостоятельной жизни. Моих денег не хватило даже на самый дешёвый отель. Я устала, и мне хотелось есть, и я зашла в первый попавшийся ресторан, который оказался баром для джентльменов.
«Мы закрыты», – официант, протиравший столы, едва взглянул на меня.
Я уже развернулась, чтобы уйти, когда услышала голос.
– Постой-постой, – высокий мужчина с сигарой во рту и в белоснежном костюме указал на ближайший столик. – Присядь-ка сюда.
Он сел рядом и, приподняв за подбородок, оценивающе посмотрел на моё лицо.
– Ты, наверное, чертовски голодна, воробышек. Гарри, принеси малышке чего-нибудь поесть.
– Да, мистер Яблонски, – ответил официант и скрылся на кухне.
– Ты только посмотри, как исхудала, – мужчина продолжал разглядывать меня. – Откуда ты, дитя? Как занесло тебя в наши края?
Я молчала, не зная, что ему ответить. Сказать правду? Соврать?
– Ты глухонемая? – участливо спросил он, придвинувшись еще ближе.
Я помотала головой и заговорила:
– Я из Алабамы, приехала к тёте, но потеряла адрес и немного заблудилась…
– О… – он потрепал меня по щеке и улыбнулся. – Бедный воробышек. Ты знаешь, как опасно гулять сейчас по улицам? – я кивнула. – А знаешь, у меня есть идея. Почему бы тебе не переночевать сегодня у меня, а завтра мы вместе поищем твою тёту, м? – он зажал сигару в зубах и дотронулся до моего колена, аккуратно приподнял край платья и двинулся дальше, к краю чулок. От его прикосновений у меня бежали мурашки по коже.
Моим первым порывом было бежать, но… куда? Где гарантия, что я не нарвусь на каких-нибудь уличных бандитов? В конце концов, Казимир Яблонски был привлекателен. Эти светлые волосы, небрежными волнами спадавшие на лоб, нос с горбинкой, ровные зубы… И от него приятно пахло терпким мужским одеколоном.
Яблонски оказался совсем не таким, как Луиджи. Он был жестким и агрессивным. И поистине ненасытным.
Он держал меня взаперти несколько дней, появляясь лишь вечерами. Я оказалась пленницей, запертой на пятнадцатом этаже его отеля. И даже если бы у меня была возможность выйти из комнаты, я не смогла бы сбежать, потому что он забрал все мои вещи. Да и куда мне было бежать? Кто возьмёт меня без рекомендаций и прошлого? В этом мире у меня больше не было будущего…
Знаешь, столовый нож не самый острый предмет на свете, но я уже видела, как это делается. Одна девочка в колледже пыталась свести счеты с жизнью.
Я плохо рассчитала время. Казимир вернулся раньше и нашел меня в ванной. Он перевязал запястья бинтами из аптечки, а потом долго сидел, прижимая меня к себе и вытирая сопли. Но меня почему-то беспокоил лишь его костюм, который он замарал моей кровью…
