-34-
— Это ты, давно я тебя ждал…
— Не было возможности прийти раньше.
Голос отца был под стать его виду: сухой, дряхлый, потрескавшийся. Оранжевая роба тюремщика совершенно не шла ему, но бывшего альфу это занимало мало. Его седые волосы отросли и лежали в беспорядке. Джеймс никогда не видел отца таким – опустившимся, состарившимся, расклеенным.
Он держал трубку телефона и смотрел через прозрачное стекло мутным взглядом – как видно, волка давно не выгуливали, и он забился в самое темное место подсознания, откуда поскуливал и не мог выйти наружу.
Джеймс было почувствовал отголоски жалости, но отец, едва только почувствовал эту эмоцию, ухмыльнулся, демонстрируя пожелтевшие человеческие зубы, и Браун тут же вспомнил все то, что видел в секретной комнате отца: измученных ведьм, смертельно исполосованных ножом волков, и это никчемное ощущение прошло.
— Слышал, ведьмы теперь не посещают полицию, — каркнул бывший альфа. Джеймс кивнул. — Не сливают магию, не делятся ею…
— Все меняется, мир меняется очень быстро.
— А волчата? Волчата? — в ожидании ответа отец подался вперед. Джеймс покачал головой.
— Еще слишком рано, ни один волчонок еще не родился, чтобы проверить, исчезло ли заклятье.
— Ведьмы обманут вас. Обманут всех. Оборотни исчезнут с лица земли, — зашамкал отец, странно вращая глазами, и Джеймс понял, что тот снова подходит к личной границе безумия.
— Сейчас все находятся в равных условиях, — пожал плечами новый альфа стаи. — Одинаково пострадали все. И волки, и ведьмы.
— Ты не должен был этого делать, — вдруг старый оборотень глянул прямо в глаза Джеймсу, но тот уверенно выдержал этот взгляд. — Ты предал интересны стаи.
Волк выдохнул, сжимая сильные руки в кулаки.
— Ты слишком долго жил в злобе и ненависти, — Джеймс с сожалением посмотрел на отца. — Думал, что можешь стать вершителем судеб. Думал, что имеешь право решать – карать или миловать.
— Щенок, — огрызнулся старый альфа.
— И я сам потратил столько сил и времени, выжигая ненависть к миру и ведьмам все глубже, — медленно проговорил Джеймс. Он будто беседовал не с отцом, а словно разговаривал с самим собой – с тем, прежним охотником, который загонял ведьм с выбившейся из привычного русла магией в капканы, чтобы отвезти в управление полиции, лишить их излишков магии. — При этом сам карал их, лишая жизни. Отравляя их будущее, лишая настоящего. Вся моя жизнь была черно-белой. Пустой.
— В этом были повинны ведьмы, — громко крикнул отец, и несколько оборотней- надсмотрщиков сделали шаг вперед, чтобы скрутить вышедшего из ума волка в случае, если он решит применить силу.
— Нет, в этом виновны все, — пожал плечами Джеймс. — Каждый боролся за право под солнцем, но никто не хотел посмотреть за ограду. Никто не думал, что нужно представить, что чувствует враг, и понять, отчего он действует так.
— И ты не должен был! — зарычал отец.
— Но я рад, что все так произошло. Если бы не Бьянка…
— Чертова шавка!
Джеймс дернулся, но успокоил себя – только глаза сверкнули желтым светом, пригвождая бывшего альфу к стулу. Его губы дернулись, обнажив едва проступившие резцы, и старый волк отпрянул – понял, что сильному новому альфе волчьей стаи нипочем преграды, и если он сочтет нужным, то прольет кровь прямо тут, в тюрьме, где содержатся волки.
— Тебе не следует так говорить о ней. Она отдала почти всю свою магию для того, чтобы больше такого не повторилось, чтобы зарыть топор войны. Учится жить по-новому, в новых условиях.
Альфа что-то недобро прорычал, но Джеймс сделал вид, что не слышал проклятий, которыми одарил Бьянку отец.
— Тебе не интересно, но я расскажу, что случилось за то время, пока ты находился тут, — вдруг пожался Джеймс вперед. Глаза его зажглись желтоватым светом. — Разбирательства по поводу последних событий еще идут. Многие ведьмы приговорены к условным срокам, кто-то отправлен в тюрьму. Все должны понести наказания за смертельные деяния.
— Ты ведь тоже… — прищурился старый волк, поняв каким-то образом, что и Джеймс имеет на сердце такой грех, как убийство ведьмы.
В ответ альфа прищурился. Коротко кивнул.
— Я уже понес свое наказание, — он коротко стрельнул глазами в сторону отца, будто прощаясь. — Я не планировал становиться альфой стаи. Но другого выбора у меня не оказалось. И эту ношу я буду нести до конца своих дней.
— Ты ведь знаешь правило: альфа должен жениться на волчице! — старый волк сложил руки на груди и откинулся на спинку стула. — Все твои жертвы ради этой мелкой ведьмочки оказались ненужными.
Джеймс медленно поднялся со стула. Сделал знак, что разговор закончен.
Он больше не хотел, не мог находиться здесь.
Слова отца уже не могли причинить ему боли, потому что он знал: все, что было сделано, правильно. Каким бы ни был выбор, он верен. А Джеймс не мог сомневаться, не имел на это права. Сейчас он действовал в интересах стаи.
Суд рассмотрел дело отца, приговорил к пожизненному заключению. Но если бы действовала смертная казнь, то исход дела, наверняка, был бы совсем другим.
Джеймс знал: пройдет еще немало времени, прежде чем он снова придет к отцу, чтобы поговорить с ним. И предчувствовал, что увидит: старение отца, медленное умирание его волка и всю ту же непримиримую ненависть к ведьмам, к новому строю жизни…Зная все это, он все равно бы пришел к нему, выдерживая взгляд затухающих глаз.
Джеймс прошел по длинному серому коридору, слыша своим уникальным слухом все то, что творится в камерах, и, как только оказался за железными воротами, взъерошил волосы, помял затекшую шею.
В тюрьме было много новых лиц – расследования шли долго и очень результативно. Множество волков и ведьм оказалось по ту сторону решетки, однако суд, созданный стихийно именно под это долгое дело, учитывал все условия, все причины.
Джеймс тоже проходил досмотр – ковен ведьм желал мести за убийство одной из своих сильных товарок, однако судья – человек – вынес решение в пользу недолгого условного заключения: альфа спасал ведьму, а это дорогого стоило!
Охотник сел в автомобиль, повернул ключ зажигания.
Машина сразу завелась, слушаясь хозяина.
Джеймс вывернул руль на дорогу и поехал вперед. Взгляд его задержался на зеркале заднего вида, в котором отражалась тюрьма для содержания оборотней. Он и сам там мог оказаться, если бы хоть раз перешагнул грань дозволенного, взял на себя больше, чем должен был. Отец заигрался во власть – решил, что многое ему по плечу, решил, что может быть богом, но никто не должен решать за другого – лишать ли жизни.
