Но сначала надо отыскать местечко, куда могли бы причалить плоты. Какой-нибудь маленький карниз. Уютную бухточку. Да хотя бы проем или выемку близ ватерлинии. Хоть что-то.
Словно читая мысли капитана, Жуков заметил:
— Даже если мы и сможем высадить тут пару человек, один черт, им же надо будет кувыркаться дальше: попробуй-ка залезь на эту гору.
— Да мы бы с этим справились.
— Не знаю: люди — не мухи, а тут тридцатиметровая стеклянная витрина. И стоит отвесно.
— Во льду всегда можно вырубить ступеньки, — возразил Горов. — У нас есть альпинистские шипы. Топоры, ледорубы, веревки и костыли, чтобы вбивать их в камень. Есть горнолыжные и альпинистские ботинки, есть багры и крючья. Да все у нас есть.
— Но экипаж подлодки набран из подводников, а не из скалолазов, капитан.
Сигнальная ракета теперь сияла прямо над палубой «Ильи Погодина». Ее по-прежнему сносило к югу. Свечение уже нельзя было назвать ни резким, ни ярко-белым; оно приобрело какой-то желтоватый оттенок и стало мерцать и мигать. Сама горящая ракета была окутана дымом, из-за чего на зеркальной поверхности айсберга заиграли причудливые тени, искореженные и согбенные, и продолжающие извиваться и ломаться еще и еще.
— Те, кто в силах, сумеют, — возразил Горов.
— Наверное, — не стал стоять на своем Жуков. — Я понимаю, что это возможно. Более того, я сам, пожалуй, сумею, если будет надо, я лично не боюсь высоты. Но ни я, ни матросы ни имеют необходимого опыта. У нас просто нет нужной для таких вещей сноровки. На нашем борту не найти человека, способного совершить восхождение со скоростью опытного альпиниста. Или хотя бы вдвое медленнее. Нам же понадобятся часы. Мы будем лезть три, четыре часа, а то и пять, и лишь потом сумеем добраться до верхушки айсберга и наладить спуск людей с Эджуэй на плоты. А за это время...
— ...За это время необходимо успеть до взрыва. Если мы обернемся с высадкой и эвакуацией и до взрыва останется хоть час, то полярников можно будет поздравить с невероятно счастливым везением, — закончил Горов мысль своего первого помощника, заодно давая тому понять, что спорить не о чем.
Надвигалась полночь. Стремительно и неумолимо.
Сигнальная ракета, моргнув, погасла.
Семичастный упорно продолжал водить лучом фонаря туда-сюда, отыскивая хоть какую-никакую площадку возле ватерлинии — уступ, трещину, пролом, — а вдруг они что-то так и не заметили?
— Давайте поглядим еще с наветренной стороны, — предложил Горов. — А вдруг там есть кое-что получше.
В пещере, в нетерпеливом ожидании новых сведений от Гунвальда, люди повеселели: все же замаячила надежда на избавление. И вместе с тем мучала боязнь: а вдруг подлодка не успеет добраться до полуночи. И все то умолкали, то, казалось, говорили в голос, и все сразу.
Выждав, пока под сводами опять раздался всеобщий гомон, и убедившись, что все настолько отвлечены спором, что до него никому нет дела, Харри негромко извинился, сообщив, что ему якобы понадобилось выйти в уборную. Проходя мимо Пита Джонсона, он шепнул:
— Выйдем, потолковать надо.
Пит только изумленно заморгал.
Бросая эту реплику, Харри шагал как ни в чем не бывало, ни на миг не сбавив поступи и даже не глянув на инженера. Так же, на ходу, он подтянул повыше маску, опустил на место очки, а потом вышел из пещеры. Согнувшись навстречу ветру и включив фонарик, Харри поплелся вдоль шеренги рокочущих снегоходов.
При этом он думал, что в баках аэросаней осталось не так уж много топлива. Того и жди, вот-вот двигатели станут глохнуть друг за другом. И уже совсем скоро. Значит, света не станет. И тепла тоже.
За снегоходами была площадка, которую они выбрали на роль сортира временного лагеря. Она была укрыта между параллельными стенками П-образной ледяной гряды, возникшей из нагромождения ледяных обломков, которые смерзлись между собой и с застрявшим на них и между ними снегом. Гряда возвышалась метра на три, и до надувных домиков, которые сейчас стали руинами, от площадки внутри огромного ледяного "П" надо было пройти метров восемнадцать-двадцать. Харри вовсе не испытывал в этот самый момент потребности облегчиться, но что еще, как не зов природы, могло убедительнее всего и удобнее всего оправдать уход из пещеры и, стало быть, отрыв от товарищей? Он добрел до пустого пространства между рогами месяцеподобного тороса, сбившего спесь с ветра, сопротивляясь ему, и прошаркал к тыльному закутку этого чуланчика, хранившего в себе относительный мир и покой, и там уже остановился, спиной к гряде.
Так он стоял и размышлял, думая о том, что, может быть, здорово ошибается насчет Пита Джонсона. Чужая душа — потемки. Не про то ли он напоминал Брайану, втолковывая тому, что никогда нельзя быть вполне уверенным насчет того, что творится в уме и сердце другого человеческого существа. Друг, любимая, словом, даже существо известное, изученное, проверенное и доверенное может вдруг оказаться непостижимым, обнаруживая в себе и обнажая перед другими темные вожделения и низменные страсти. Да, всяк из нас — тайна внутри тайны, упрятанной в загадку. По ходу длящейся всю его жизнь погони за приключениями Харри, волей судьбы и случая, выполнял, одна за одной, по очереди, разные работы, сходящиеся между собой в том, что всегда круг будничного, повседневного общения Харри ограничивался столь малым числом людей, что вряд ли такое было бы возможно в любой другой профессии. Так что, принимая очередной брошенный ему вызов, Харри знал: противником будет не другой человек — такого не бывало, но — всегда — сама мать-природа. А природа бывает противником трудным и упорным, но не ведает вероломства: она зачастую — могуча и беззаботна, но в ее кажущейся жестокости нет злого или заднего умысла; в любом поединке с нею Харри мог не опасаться проиграть из-за коварства, обмана или предательства. И тем не менее он осмелился пойти на риск конфронтации с Питом Джонсоном.
Как хотелось ему иметь при себе пистолет!
Держа в уме покушение на жизнь Брайана, то, что Харри отправился на ледник без крупнокалиберного личного оружия, которое всегда бы носилось под паркой, выглядело преступной глупостью. Правда, его опыт до сих пор был таков, что он и не думал, что, по ходу геологических изысканий, может понадобиться пристрелить человека.
Через какую-то минуту появился и Пит, поспешивший к той же тыльной стенке П-образного укрытия, которому если чего и не хватало, так разве что кровли.
Они стояли лицом к лицу, лишь опустив маски и подняв очки повыше, на лоб. Лучики обоих горящих фонариков светили вниз, под ноги. Поэтому лица мужчин как бы подсвечивались снизу — свет отражался ото льда под ногами — лицо Пита пылало, словно своим внутренним светом. Губы и щеки Харри были тоже освещены, но ярче, чем лоб, глаза поблескивают из глубоких впадин в черепе, похожих на черные дыры; словом, зрелище одной из страшных масок на празднике Хэллоуин.
Пит заговорил первым:
— Мы тут что? Перемывать кости другим будем? Или же вдруг у тебя возникли романтические чувства ко мне?
